— Гарнизон! Пять отрядов были отправлены в сатрапии**** note 31 для собирания и стягивания сил к Бактре. Провинции переходят на сторону врага! При первом же ветерке государство рассыпается, как песчаный холм. Здесь ничего нельзя предвидеть, ничего нельзя предусмотреть! Воин, висящий над пропастью на рукоятке своего меча, загнанного в расселину, — вот что такое потомки Александра в этих проклятых богами восточных странах. Стоит на секунду выпустить оружие и уже больше не схватишь его вновь! Измена в каждом доме, на каждом шагу! Ты должен знать, что ждет завтра сегодня еще свободного гражданина Бактрианы. Ты, совершивший подвиг, достойный древних эллинских героев, заслужил настоящую свободу. Я не хочу, чтобы завтра ты потерял ее вновь, став индусским рабом. Ты чужеземец, и никто не осудит тебя, если ты выйдешь за ворота Бактры и открыто перейдешь к нашим врагам. Ты выполнил мое поручение, ты свободен. Ворота города открыты для тебя. Индусы с радостью примут к себе смелого воина.
Аор умолк. Алан не отвечал, и в комнате повисла тяжелая тишина. Может быть, впервые в жизни Аор сказал всю правду человеку, которому искренне предлагал стать врагом. Непонятное теплое чувство к этому юноше и сознание обреченности впервые вырвали из уст сурового мужа, привыкшего к сложнейшим политическим интригам, эти горькие правдивые слова. И он с непривычным волнением ждал ответа Алана.
Наконец юноша вскинул голову и заговорил, не отрывая взгляда от лица Аора:
— Это правда, я чужеземец здесь. Но у меня есть родина! И в изгнании святы ее законы. Законы родины не позволяют покинуть в беде людей, поверивших мне. Пусть даже не совсем поверивших, — не смог он удержаться от язвительного замечания, вспомнив о шпионах Аора. — Я успел полюбить за эти годы вашу страну, здесь я потерял свободу, здесь я завоевал ее вновь. Здесь я увидел волшебное искусство ваших мастеров. Если когда-нибудь родное племя позовет меня, я буду принадлежать ему. А сейчас Алан — воин вашего царства. Вы обещали мне свободу и гражданство после возвращения.
Алан склонил голову, и Аор, возможно, впервые за много лет почувствовал, как волнение сжало горло. Чтобы скрыть его, он молча нагнулся над маленькой шкатулкой и, достав оттуда небольшой папирус с круглой оранжевой печатью царя и подписью Евкратида, протянул его юноше. Алан, многому научившийся за эти годы, развернул лист и свободно прочитал витиеватые строчки греческого письма:
«Я, великий царь Греко-Бактрии, повелеваю раба и варвара Алана считать отныне свободным гражданином матери городов Зариаспы. Я дарю ему гражданское имя, пусть зовется отныне: Аполонодор Артамитский и носит печать Барса».