Хватая ртом воздух, Питер извивался, пытаясь высвободиться, но он был слишком пьян, а Мартин слишком силен.
— Я сочувствую тебе, — раздался ледяной, жесткий голос Бретта, — но не думаю, что существует необходимость в столь крайних мерах. — Он уставился на Мартина со все возрастающей неприязнью. — И мне не хотелось бы, чтобы ты плохо обращался с беднягой Федерсом. Он последний представитель своего рода, и его семья все еще возлагает на него кое-какие надежды.
Из глаз Бретта исчезло веселье, тело его напряглось, словно изготовившись для прыжка.
— Он и так безмозглый осел, — задохнулся Мартин, разъяренный вмешательством Бретта.
— Возможно, но это не твой осел. Уверен, ты можешь обойтись без членовредительства, пусть себе сидит в своем кресле. Не думаю, что ему там будет очень уютно, но он наверняка почувствует себя лучше, если сможет дышать.
Сопротивление Федерса становилось все неистовее, и Бретт продолжал пристально смотреть на Мартина с видом человека, привыкшего, чтобы его приказы исполнялись. Мартин заколебался и отпустил Федерса, задыхаясь от ярости, и этот смущенный джентльмен поковылял от греха подальше обратно к своему креслу.
— Я не собирался причинять вред этому молокососу, — прорычал Мартин. — Я хочу добраться до своей паршивки сестры. Шлюхи из таверны — надо же, как она заговорила! Я заставлю ее спуститься, даже если мне придется тащить ее за волосы полураздетую и слушать, как она визжит всю дорогу.
— Не представляю, как я переживу расставание с этой увлекательной мелодрамой, — нараспев произнес Эдвард полным разочарования голосом, — но пойду-ка я спать. Спрашивается: зачем я сюда пришел? Какой бы ни была причина, веской ее не назовешь. Я определенно чувствую себя так, словно вывалялся в грязи.
Последние слова были настолько пропитаны презрением, что пробили бы шкуру куда толще, чем у Мартина, и тот внутренне содрогнулся.
— Вам не следует ожидать изящных манер от Вариена, — сказал Бретт, не обращая внимания на то, что Мартина вот-вот хватит удар. — Разве вы не слышали, как он говорил, что предпочитает лошадь своей любовнице?
Мартин ударил кулаком по столу с такой силой, что бутылка с бренди подпрыгнула, а из двух стаканов выплеснулось содержимое.
— Ты не выведешь меня из себя своими оскорблениями! — прорычал он, захлебываясь от ярости, так что слова застревали у него в горле. — Мне всегда было наплевать, что ты обо мне думаешь, и настоящий момент не станет исключением.
Он повернулся к Эдварду и приблизил свое лицо к нему так, что их носы едва не соприкоснулись.