Ниже этого ореола сердитым контрастом блестели ее обрамленные темными веками глаза, постоянно менявшие свой цвет и сейчас казавшиеся фиолетовыми.
— Ничего себе манеры, так уставиться на девушку. — Такая отповедь заставила Торгуна несколько умерить пристальность своего взгляда. — Хотя отсутствие хороших манер, я уверена, еще не самый большой твой грех.
— Прошу прощения, миледи, я любуюсь вашей выносливостью.
Широкие глаза Бретаны сузились.
— Да, но я прекрасно обойдусь и без твоего любования. Кстати, как это такой мужлан говорит на нашем языке?
— У меня было много времени выучить его в юности. Я воспитывался на островах к северу от ваших мест, среди тех, кто походит на вас языком, если не духом.
— Вот оно что, — сухо заметила Бретана, — так тебя обучали саксонские пленники.
В знак неодобрения Торгуй щелкнул языком и, взяв девушку за подбородок, наклонил ее голову к себе.
— Ты так и будешь думать обо мне самое худшее? На Шетландских островах торгуют многими славными товарами, а не только рабами. Как я уже говорил, ты моя первая пленница.
— Тогда ты способный ученик. Впрочем, я тоже. Так мы идем к этим островам?
Торгуй убрал руку с подбородка Бретаны.
— Мы идем еще дальше на север, и там ты будешь гораздо больше, чем рабыней. А я уже не буду рабом ни для кого.
Уклончивые ответы Торгуна на вопросы Бретаны окончательно истощили и без того небольшие запасы ее терпения. И, по привычке, когда она была раздражена, девушка слегка выставила вперед подбородок и так решительно топнула ногой, что ее тело даже содрогнулось.
Инстинкт говорил ей о том, что не следует переносить дерзкие выходки этого язычника, однако разум подсказывал, что выбор у нее невелик. Мощным усилием воли Бретана подавила растущее в ней возмущение. Вряд ли многого стоит требовать от ее похитителя. Наверное, нехотя признала она, вежливостью добьешься больше, чем яростью.
Пытаясь говорить спокойнее, Бретана перестала топать ногой и снова обратилась к Торгуну:
— Может, ты все же скажешь, почему меня захватили?
Губы Торгуна вновь сложились в подобие улыбки.
«Будь он проклят», — в отчаянии подумала Бретана, сжимая кулаки и раздраженно теребя складки своего тяжелого плаща.
Торгуй и на этот раз отделался каким-то намеком на ответ.
— Сомневаюсь, чтобы ты мне поверила, птичка, — произнес он загадочно.
— Почему бы и нет? — Бретана немного приободрилась.
— Ну ладно. — Своей громадной ладонью Торгуй обнял резные края золоченого носа корабля. — Так вот, я везу тебя домой.
Лицо Бретаны выразило сначала сильнейшее изумление, а затем недоверие и беспокойство.