Но, конечно, он мечтал о той Брайони, которую когда-то любил, той отважной и любящей девушке. Он заметил в ней слабые признаки того, что остатки задорного духа еще теплились в этом слабом теле, и был рад этому, но это не шло ни в какое сравнение с той, прежней Брайони. Она даже боялась Шедоу, жеребца настолько дикого, что никто не мог укротить его, до тех пор пока Брайони не взялась за дело, после чего Шедоу стал ее конем.
При виде такой глубокой перемены в ней у Джима болела душа. Как томила его тоска по тем искрящимся изумрудным глазам и высоко поднятому в непокорном задоре подбородку! Когда-то он чуть не подавил ее бодрый дух, идиотски проклиная его, но теперь он мечтал лишь об одном — о том, чтобы вернулась его прекрасная буйная девушка, которая ставила свою гордость на одну доску с его гордостью и которая навеки завоевала его сердце. Он будет ждать ее возвращения. Он даст ей время. Он окружит ее самой нежной заботой, какую только она пожелает принять от человека, который похитил ее у так называемого мужа из того единственного дома, который остался в ее памяти.
Брайони встретила утро далеко не с безмятежным спокойствием. Под сияющим бледно-желтым светом утреннего солнца пустыня вокруг вновь представлялась грозной и пугающей, а мужчина, молча и энергично упаковывающий вещи и грузивший поклажу на коней, — опасным, как вкрадчивая, но несущая смерть пума. Еще до ее пробуждения он переоделся, облачившись в это утро в светло-синюю холщовую рубаху дорогого покроя и стиля, которая удивительно хорошо смотрелась на его широкоплечей, мускулистой фигуре. Она была аккуратно заправлена в темно-синие брюки. На шее у Джима был повязан шарфик из голубого шелка, а черная шляпа, черные сапоги и ремень с серебряной пряжкой для пистолета, завершавшие его наряд, придавали бесстрастный и грозный вид стрелку, готовившемуся к путешествию по мексиканской пустыне под ослепительными лучами утреннего светила.
Брайони украдкой наблюдала, как он складывает одеяла в два аккуратных тюка и увязывает их на седле черного жеребца. Пока она спала, он умудрился каким-то образом побриться, и выглядел молодо и свежо. Каштановые волосы стрелка лоснились на солнечном свету. Да, он, неоспоримо, красив. И чрезвычайно торопится. Джим еще не произнес ни слова, но все свидетельствовало о том, что он спешит как можно скорее отправиться в путь.
Зато Брайони, в молчании сидевшая на валуне, чувствовала себя грязной и неопрятной. Ее вчерашнее платье было испачкано, а юбка помята. Пряди растрепанных волос ниспадали на лицо. Она чувствовала, что не выдержит еще целого дня войны с Техасом Джимом Логаном. Не веря самой себе, девушка вспомнила о вспышках гнева, раздиравших ее накануне, удивляясь, с какой смелостью она пререкалась с ним. Неужто она спятила, что так кричала на него? А что, если бы он разозлился? Ведь он способен на все, на любое насилие; об этом ее предупреждал Фрэнк. И все-таки, вспомнила она, в изумлении покачивая головой, он был разозлен, но не только не обидел ее, а даже не угрожал ей.