— Замолчи. — Она чуть притронулась к его губам. Улыбка, светлее и радостнее солнечного луча, осветила ее лицо. — О Джим, нам нечего прощать!
— Будь я проклят, если нечего! — отозвался он, и в глазах его появился темно-кобальтовый блеск. — Выслушай меня, Брайони…
Она нагнула к себе его голову и нежно поцеловала его в губы. Затем посмотрела на мужа влюбленными глазами.
— Нужно ли мне напоминать? В последнее время у меня совсем отбило память. Может, у тебя и есть основания просить меня о прощении, но, клянусь тебе, мой один-единственный супруг, я не помню, за что.
— Брайони! — опять начал было он.
Но она остановила его, нежно погладив по щеке:
— Нет, любовь моя. Не будем говорить об этом. Нам нечего прощать. Прошлое позади и забыто. Отныне и навсегда между нами будет только любовь и никаких невзгод.
— Черт меня дери, если я заслуживаю такую девушку, — хрипло выговорил он, так крепко прижав ее к себе, что она задохнулась от восторга. Он страстно поцеловал ее, а затем прошептал ей в ухо: — Но я нашел тебя, и ты теперь навечно со мной.
— То же самое я должна сказать о тебе, — пробормотала Брайони, ловя его поцелуй. А затем внезапно в приливе чувств воскликнула: — О Джим, никогда не отпускай меня от себя!
— Никогда! — поклялся он, прильнув к ее губам. Он целовал ее с такой страстью, которая не оставляла сомнений в его решимости. — Этого не будет ни за что и никогда!
Несмотря на смерть и опустошение недалеко от них, возле хижины, они чувствовали себя изолированными от всего, купаясь в море луговых цветов. Они прижались друг к другу в упоительном желании, понимая, что жизнь дала им еще один шанс на счастье.
И когда лиловая вечерняя заря осветила мощные горные пики и окрасила небо в розовые, алые и золотистые тона, силуэты двух фигур — мужчины и женщины — все еще виднелись в тени скалы; они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и их обоюдная любовь была сильнее и нежнее, чем когда-либо прежде.
В ту ночь до полнолуния оставалась одна четверть. Яркий месяц плыл высоко над вершинами, проливая холодный белый свет на землю и воду, придавая блеск ручью за хижиной и серебристый оттенок туману, поднимавшемуся над соснами в темное небо, подобно хрустальному дымку. Ночные животные, едва видимые в свете призрачной ночи, рыскали в поисках дичи по первозданным хребтам и склонам гор. Они пробирались и к мескитовым стенам хижины, но их присутствие не беспокоило ее обитателей. Мужчина и женщина чувствовали себя там безопасно и уютно, вдали от каких-либо опасностей и забот, упиваясь благословенным покоем у домашнего очага.