Он подумал о деревянной лошадке, которую вытачивал по вечерам всю прошедшую неделю, первой игрушке его малыша. Затем — о колыбельке из кленовых досок, всего за два дня до того вынесенной с чердака. Это была та самая колыбель, в которой когда-то спал он, а позднее Дэнни. Их отец соорудил ее собственноручно почти тридцать лет тому назад и гордо нанес краской клеймо ранчо Трайпл Стар на спинке своего изделия. Это было то сокровище из прошлых времен, которое Джим надеялся передать своему первенцу, будь он сыном или дочкой, внуку своего отца.
У Джима перехватило горло, когда перед ним промелькнули все задумки, связанные с этим ребенком, волнения и радости. Когда он повернулся к доктору, его плечи поникли под бременем горя.
— Моя жена. — Слова каким-то чудом вырвались с его онемевших губ. — Я хочу увидеть ее.
Доктор Уэбстер кивнул:
— Тебе сюда. Но не потревожь ее. Она тоже очень тяжело восприняла эту новость, и будет лучше, если она поспит.
Джим прошел за ним в соседнюю комнату, где доктор проводил осмотр пациентов и которая в экстренных случаях служила временной больничной палатой. Она была такой же небольшой и опрятной, как и приемная, с деревянным полом и отделанными деревянными панелями стенами. Там ощущался сильный запах антисептика. Вдоль стен стояли длинные шкафчики, сколоченные из дубовых досок. В их глубоких ящичках хранились медицинские инструменты. На шкафчиках располагались самые разнообразные флаконы, бутыли, марлевые бинты и прочие медицинские принадлежности. Справа у стены стояла койка, а рядом с ней стул с высокой спинкой. На койке лежала Брайони.
Джим устремился к ней. Укрытая белоснежными накрахмаленными простынями, Брайони спала. Она выглядела бледной и больной. Левое запястье девушки было обвязано бинтами. Личико покрывали ссадины и синяки. Кожа девушки была почти такой же белой, как простыни, и оттого черные волосы, ниспадавшие на подушку, казались темнее, чем обычно. У Джима защемило сердце, когда он поглядел на жену. Его одолевала тоска. Брайони выглядела такой хрупкой, такой миниатюрной. Тонкая красота жены взволновала его больше, чем когда-либо.
Он встал подле койки на колени и взял в ладони неповрежденную руку Брайони. Когда Джим посмотрел на чудесные длинные ресницы жены, его сердце дрогнуло. Он вспомнил, что ощущал, когда она обнимала его, когда они лежали вместе, и она была такой нежной, такой уступчивой. Его славная, любимая Брайони. Если бы только он мог уберечь ее от всего этого! Он был готов на что угодно, лишь бы избавить ее от этой боли. Он с радостью принял бы на себя ее несчастье, если бы это было возможно. Но, к сожалению, такой возможности не могло быть.