— А что нам делать? — мне было так тепло и уютно в моей постельке. Раз с Шехеразадой все было в порядке, больше меня ничего не беспокоило.
Ричард широко зевнул.
— Спать, я думаю, так как все спокойно. Если это действительно был Денч, то он уже убежал. Завтра утром я расскажу о нем тетушке-маме. Сейчас не стоит ее будить.
— И утром я буду кататься верхом, — пролепетала я в сонном оцепенении. — Ты выйдешь учить меня?
— Конечно, выйду, — снисходителльно ответил он. — Сразу после завтрака. А теперь спи, малышка Джулия.
И я немедленно провалилась в глубокий сон. Но беспокойство за Шехеразаду рано подняло меня, и, едва вскочив с постели, я накинула на себя платье и сбежала вниз по лестнице. Миссис Гау уже встала и готовила на кухне наш утренний шоколад. Я сказала, что сама приду за своей чашкой, но сначала проведаю лошадей.
— Шехеразада, — тихонько позвала я у двери конюшни, но ее головы в стойле не увидела. Я опять окликнула ее и ощутила легкое беспокойство оттого, что не вижу и не слышу ее. Тут мои глаза привыкли к темноте, и я увидела, что она лежит неподвижно на соломенной подстилке. В первую минуту я подумала, что бедняжка заболела, но тут же увидела кровь на соломе. Глупенькая Шехеразада поранила себя.
— О, Шехеразада, — с испугом сказала я и вошла к ней в стойло. Она засучила передними ногами, пытаясь приподняться, но задние ноги отказывались служить ей. Я поняла, что ей плохо. Вся соломенная подстилка была пропитана кровью и мочой и казалась красной, о, такой страшно красной в свете наступающего дня. Она, должно быть, истекала кровью всю прошедшую ночь. Прекрасный хвост яркого медного цвета весь слипся от засохшей крови. Когда она опять попыталась приподняться, я увидела ее раны. На обеих задних ногах виднелись ровные кровавые разрезы. Будто от ножа. Я дико оглянулась вокруг, ожидая увидеть что-то острое в ее стойле — забытый плуг или разломанное ведро, которые могли оставить такие раны. Но ничего не обнаружила. Было похоже, что ее поранили ножом.
Ее ранили ножом.
Кто-то вошел в конюшню и поранил ножом самую лучшую нашу лошадь, лошадь Ричарда, чтобы он никогда не мог скакать на ней.
Я не плакала, но меня сотрясала страшная дрожь.
Затем я поднялась и медленно-медленно, едва волоча ноги, пошла к дому. Кто-то должен сообщить ему эту весть. Я так сильно любила Ричарда, что не допускала и тени сомнения, что сделать это должна я сама. И никто, кроме меня.
Это совершил Денч.
Ричард так сразу и сказал: «Это сделал Денч».
Денч, который знал, что жизнь устроена несправедливо.
В моей голове не укладывалось, как мог так поступить с беззащитным животным человек, проработавший всю жизнь с лошадьми. Но мама, чье лицо было бледным и каким-то опрокинутым, объяснила мне, что бедность заставляет людей совершать странные и жестокие поступки.