— В Ирландии мужчина может отказаться от неугодной ему жены, — тихо напомнила она.
— Он вернется, — настаивал Рагвальд. Однако на следующее утро ее разбудили крики Гастона, ворвавшегося к ней в опочивальню.
— Боже! Боже правый! Вы даже не можете себе представить! Жоффрей все-таки атаковал нас. Сударыня, их великое множество, они заслонили весь горизонт!
Она сильно продрогла. Боже, какой холод! Какая промозглая сырость царила здесь, глубоко под землей, в этой отвратительной темнице, куда заточил ее Жоффрей.
Стараясь отогнать отчаяние, она принялась восстанавливать в памяти события минувшего дня.
О, эти бессчетные вражеские рати на горизонте! Как ужасно началось нынешнее утро!
А потом наступил день. Ей вновь пришлось облачиться в золоченую кольчугу. Она начала сражение с Жоффреем — а потом оказалось, что Рагвальд был прав, а она ошибалась.
Со стороны открытого моря появились грозные ладьи Конара. Словно ураган, он смел войско Жоффрея, атаковавшее стены крепости.
Он явился к ней, заговорил с ней как со своей женой, они выехали с ним рука об руку к ликующему народу.
И, тем не менее, она заявила, что ненавидит его, хотя сама любила его.
А он все равно обнимал и целовал ее, и они любил друг друга, и снова вознеслись на вершину блаженства.
«Я ни за что не расстанусь с тобой». Сколько рал он повторял ей это. Интересно, что он может предпринять теперь?
Мелисанда поплотнее запахнула на плечах свое платье. Ее бросало в дрожь при одной мысли о том, какая толща земли разделяет ее с внешним миром. Зачем ей стараться сдерживать слезы, крики? Разве кто-нибудь увидит, что она плачет, услышит, что она зовет на помощь?
Она зажмурила глаза, молясь о том, чтобы Жоффрей еще долго, долго не приходил сюда опять. Она скорее умрет, чем позволит ему прикоснуться к себе.
Нет, она не может умереть. Она ждет ребенка.
Не стоит ли сказать об этом Жоффрею? Может, это удержит его от насилия?
Нет, тогда он страшно перепугается и наверняка постарается ее как можно быстрее умертвить.
Она вскочила, не в силах вытерпеть эту непроницаемую тьму. Тщетно попытавшись укутаться потеплее, она попробовала согреться ходьбой. Ее ноги были босы, избиты, покрыты кровоточащими ссадинами. Она едва сумела сделать один болезненный шаг, опираясь рукой на стену.
Где-то совсем рядом раздался крысиный писк, и она в ужасе отдернула руку.
Надо бежать, во что бы то ни стало бежать. О, если только Господь будет милостив к ней, она…
Что?..
Вот именно, что? Тогда она признается ему в любви, скажет ему про ребенка. Скажет, что была такой упрямой и своенравной потому, что он не понимал одной вещи: она не могла сдаться ему без боя. Она и сама не понимала, как нуждается в нем, в его любви.