Крик застрял у нее в горле. Она не должна кричать, не может показать людям охвативший ее ужас.
Филипп за ее спиной быстро проговорил: — Отступать! Графиня, прикажите начать отступление. Они превосходят нас в численности! Мы должны увезти вас в безопасное место, пусть Джеральд захватит крепость…
— Нет! — вскричала она, едва сдерживая вновь подступившие слезы. Джеральд предал их всех, и он убил ее отца, отца, давшего ей все, что у нее есть в жизни!
Теперь Джеральд хочет отнять это. И даже жизнь.
Гастон Орлеанский подскакал вплотную к Филиппу.
— Мы должны увести отсюда госпожу! Она — все, что у нас осталось. Мы должны спасти ее!
Филипп начал объяснять:
— Я думал, мы сможем выстоять. Мы пытались. Но у них перевес в силах.
— Святые небеса! — Гастон попытался наклониться поближе к Филиппу, чтобы его слова не дошли до ушей Мелисанды.
— Пресвятая Богородица, разве не понятно? Джеральд хочет убить наследницу, и тогда здесь все его. У нас нет выхода. Надо бежать!
— Убить ее? — Филипп потряс головой. — Нет, он хочет взять живой, он же давно ее домогался, так же как и власти в округе. Возможно, что мы можем сдаться, и он оставит ее в живых.
— Но если она будет с ним сражаться… — Гастон быстро украдкой взглянул на Мелисанду.
Она еще не оправилась от страха. Однако смысл того, о чем переговаривались Гастон и Филипп, дошел до нее сразу.
Да, ее люди собрались вокруг нее и сражались. Но перевес сил у врага, — у воинов Джеральда и датчан. И тут же она увидела, как из рядов неприятеля отделились трое человек и направились к ним.
Это был сам Джеральд с оруженосцами. Она с горечью подумала, что они с ним — родственники. Ее отец приходился Джеральду двоюродным братом. И, несмотря на это, Джеральд сделал то, что он сделал. После стольких лет, когда он пользовался дружбой и гостеприимством со стороны отца. Он был ей ненавистен.
Джеральд был внешне даже чем-то похож на отца: такой же комплекции, высокий, хорошо сложенный мужчина. Только он был старше, лицо более удлиненное, с кривой усмешкой, которую она терпеть не могла. Она вызывала в ней недоверие, было что-то змеиное в изгибе его губ, когда он усмехался, и она старалась избегать родственных поцелуев в щеку — ей это было невыносимо тяжело.
Теперь она понимала — почему!
Сейчас лицо его выражало крайнюю степень самодовольства и торжества, и от этого ей хотелось броситься на землю и зарыдать.
Она насторожилась, что-то вдруг изменилось вокруг, но что? И тут она поняла — смолк звон мечей. Воцарилась странная тишина.
Все ожидали. В этой внезапной тишине все ждали, что же произойдет между ней и Джеральдом.