А страницей раньше говорилось [305]:
«Она сама привела меня к лечащему врачу и осталась в кабинете, чтобы меня исследовали, как следует. Врач, действительно, определил у меня тиф. Я чувствовала себя сквернейше, но Минни не хотела, чтобы я вернулась в больницу».
В другом месте Ева пишет [306]:
«Нас всех без исключения замучили вши… Их укусы оставляли маленькие кровяные прыщи, которые при расчесывании вскрывались… Раз в неделю, после бани, нас посыпали каким-то порошком, который, убивая живых вшей, не уничтожал их яйца».
Если бы нацисты хотели покончить с евреями, то зачем они повели Еву к врачу, давали ей и ее товаркам порошок против вшей, чтобы не умереть от тифа?
При селекции Еву поставили направо, а ее мать налево. Последнее означало, — как знает всякий, знакомый с литературой по холокосту — направление в газовую камеру. Ан нет, некоторое время спустя мать Евы снова появляется целой и невредимой. Она рассказала, что чудом избежала камеры [307].
«Заключенные выходили по одному и эсэсовка сверяла татуированный номер со своим списком. За ней стояли грузовики, на которых нас должны были отвезти к газовым камерам … Вдруг одна из женщин слабо прокричала. „Фрау оберштурфюрер, я дочь павшего в Первую мировую войну немецкого офицера!“ Эсэсовка равнодушно пожала плечами. „Мне всего шестнадцать“ причитала другая „Пощадите, пожалуйста, меня! Сохраните мне жизнь“. На лице офицерши не дрогнул ни один мускул …
В шеренге передо мной стояла Лоретта. Когда настала ее очередь, она сказала: «Фрау оберштурмерфюрер, мы не из этой партии. Нас по ошибке взяли из другого барака». Эсэсовка оторвалась от своего списка. «Какой у вас номер?» « А-6893». «А мой — А-5271», ответила я. «Разве?» Карандаш пополз по списку. От волнения мне стало почти плохо, когда она искала в списке наши номера. Наконец она наморщила лоб и обратилась к капо. «Этих заключенных привезли отдельно от других?» Она разозлилась, что здесь явно что-то напутано. … Офицерша подпрыгнула и так сильно ударила надзирательницу по лицу, что та упала на землю. Лоретта и я молча взглянули друг на друга. Дверцы грузовика щелкнули, и шофер получил приказ ехать. А нас отвезли в другой барак. В эту ночь печи крематория горели не один час.»
Рвущееся из труб пламя и д-р Менгеле, — обязательная часть любого серьезного рассказа уцелевшего. Как до сих пор не могут уцелевшие уразуметь, что в крематории пламя не вырывается из труб [308].
«В бараке нас становилось все меньше. Каждые два дня эсэсовцы забирали 30...40 женщин, чтобы отправить их в Германию, на запад. День ото дня усиливалась опасность тоже попасть в транспорт. При появлении эсэсовцев я опускала голову, плела свой канат и молилась».