Машину вел Натэниел, потому что меня слишком трясло. Я действовала, двигалась вперед, решала проблемы по одной, но будто сама земля, по которой я шла, воздух, которым я дышала, стали ненадежными и незнакомыми. Будто изменилось все, потому что изменилась я.
Но я знала, что это не так. Я знала, что как бы тебе ни было плохо, какие бы страшные вещи с тобой ни случились, мир продолжает вертеться вокруг своей оси. Остальной мир даже понятия не имеет, какие чудовища грызут тебе сердце. Когда-то, давным-давно, меня поражало, как это так: такое смятение, такая боль, а миру глубоко на все наплевать. Мир, творение в целом, создан так, чтобы продолжать жить, жить дальше без любого из нас. Ощущение полного пренебрежения, и, собственно, справедливое. Но опять-таки: если бы земля переставала вертеться только потому, что у кого-то из нас случился неудачный день, мы бы уже летали в космосе.
Так что я съежилась на пассажирском сиденье джипа в предрассветной темноте, зная, что переменилась только я. Но перемена случилась такая, что ощущалась она, будто мир сменил орбиту — чуть-чуть.
Июнь вернулся к обычной своей липкой жаре. Натэниел был одет в топ и шелковые спортивные шорты. Волосы длиной почти до лодыжек он заплел свободной косой, подсунутой под ляжку на сиденье. Опыт говорил ему, что если пустить косу на пол, она мешает нажимать педали. И рычаг переключения скоростей тоже может запутать. У меня таких длинных волос не было никогда.
Он только пару месяцев назад получил права, хотя ему уже было двадцать. Габриэль, их прежний альфа, независимости не поощрял. Я ее даже слегка от них требовала — в той мере, в которой они на нее способны. Сначала Натэниел терялся, когда я требовала от него, чтобы он сам за себя решал, но в последнее время оно стало получаться лучше. Что давало надежду, а какая-то надежда мне нужна была прямо сейчас.
Он привез мне одежду в эту импровизированную больницу. Черные джинсы, темно-синяя футболка, черный лифчик, достаточно низкий, чтобы не вылезать из-под выреза, трусы ему под цвет, черные спортивные носки, черные кроссовки, черная рубашка с короткими рукавами, чтобы прикрыть кобуру с «браунингом». Меня все уговаривали купить главный пистолет поновее, и, быть может, были правы. Есть, наверное, что-то, лучше «браунинга» подходящее к моей ладони. Но я все откладывала — «браунинг» был у меня вроде как часть тела. Без него я ощущала себя как без руки. И нужно что-то посерьезнее размера рукояти, чтобы уговорить меня сменить оружие. Пока что — только я и «браунинг».