Нарцисс в цепях (Гамильтон) - страница 127

Джейсона я всегда считала чем-то меньше, чем другом. Этакий забавный молодой тип, которого не надо принимать всерьез. ArdeurЖан-Клода дал мне заглянуть в его сердце, и оно оказалось таким чистым, какого я давно не видела.

Я поглядела на прильнувшего ко мне Натэниела. Его сердце я тоже знала. Он хотел меня физически, но еще больше он хотел, чтобы я хотела его. Он хотел принадлежать мне во всем. Он жаждал безопасности, своего угла, кого-то, кто будет о нем заботиться и о ком можно заботиться самому. Во мне он видел все, что утратил за годы жизни. Но видел он на самом деле не меня, а свой желанный идеал.

Я погладила его по руке, и он уткнулся в меня. Оглянувшись на Джейсона, я дала своей другой руке упасть с него, но при этом будто что-то из него вытащила: его сердце все еще билось в моем теле. Для этого нам не нужно было прикосновение.

То, что Джейсон хочет меня без всяких дополнительных мотивов, вызвало у меня желание его вознаградить. Заставило чуть полюбить его. Это желание победило голод, укротило моего зверя, дало возможность думать.

— Прочь, вы оба, прочь!

— Анита, это ты?

— Джейсон, уходи! Забирай его и уходи!

— Я не хочу уходить, — возразил Натэниел.

Я схватила его волосы в горсть и вздернула его на колени. В его глазах я думала увидеть страх или обиду за такое предательство, но увидела только готовность. Используя его волосы как рукоять, я подтянула его к себе почти лицом к лицу. У него колотилось сердце, тело наполнялось радостным предвкушением, когда я подтягивала его к себе. Натэниел никогда не скажет мне «нет».

А если тебе не могут сказать нет, то получается изнасилование или вроде того. Во мне бушевал ardeur,заставляя дышать прерывисто и со всхлипом. Мне хотелось поцеловать Натэниела, наполнить его рот своим языком. Но я знала, что, если я это сделаю, станет поздно.

Голос у меня звучал придушенно:

— Когда я тебе говорю «уходи», ты уходишь. А теперь прочь от меня!

Я отпустила его волосы настолько резко, что он свалился спиной на кровать. Джейсон уже стоял с другой стороны, оттаскивая от меня Натэниела, подталкивая его к двери. Глядя на них, мне хотелось заорать или заплакать. Они так хороши сейчас для питания! Воздух сгустился от взаимного желания, а я их выгоняю. И все еще ощущаю биение их сердец, как конфетку на языке, как двойное эхо моего сердца.

Я закрыла глаза и заорала — без слов, полный боли крик. Как будто голод вдруг допер, что я делаю — отсылаю их. Он бушевал, выдавливая из меня рваные стоны быстрее, чем я успевала дышать. Я лежала на кровати среди шелковых простынь, извиваясь и вопя. Вдруг нахлынуло воспоминание — не мое, об этой неудовлетворенной нужде, запертой во тьме, где ни одна рука не коснется тебя, ничья кожа не сольется с твоей. Я ощутила тончайший край бешенства Жан-Клода после этого наказания. Он исцелился, но память еще болела.