– Ты ведь правда не дашь меня ему в обиду?
– Правда, и не сомневайся.
Она снова начала тихо плакать. Я не знала, что мне делать. Я никогда не понимала, что делать, когда кто-то плачет. Обнять ее? Погладить по руке. Что?
Наконец я просто села на пол возле нее и стала ждать. Через некоторое время плач прекратился. Она моргнула. Макияж ее исчез, просто исчез. От этого она выглядела не менее красивой, но более уязвимой. У меня возникло желание взять ее на ручки и покачать. Наврать, что все будет хорошо.
Но когда она уйдет отсюда, она снова будет шлюхой. Шлюха-инвалид. Как это может быть хорошо? Я покачала головой в ответ на собственные мысли.
– Принести тебе салфетку?
Она кивнула.
Я принесла с кухни коробку. Она промокнула глаза и тихо, очень благовоспитанно высморкалась.
– Мы можем говорить теперь?
Она моргнула, потом кивнула мне и робко глотнула колы.
– Ты знаешь Гарольда Гейнора, верно?
Она тупо уставилась на меня. Неужели мы ее сломали?
– Если он узнает, он меня убьет. Если я не хочу стать кладбищенской приманкой, то уж тем более не хочу умереть.
– Никто не хочет. Поговори со мной, Ванда, пожалуйста.
Она тяжело вздохнула:
– Хорошо, я знаю Гарольда.
Гарольда?
– Расскажи мне о нем.
Ванда, прищурившись, смотрела на меня. Вокруг глаз у нее собрались еле заметные морщинки. От этого она казалась старше, чем я подумала сначала.
– Он еще не присылал к тебе Бруно или Томми?
– Томми приходил поговорить.
– И что было?
– Я показала ему пистолет.
– Вот этот? – тихо спросила она.
– Да.
– Чем ты умудрилась так разозлить Гарольда? Что ты такого сделала?
Соврать или сказать правду? Ни то, ни другое.
– Я отказалась кое-что сделать.
– Что?
Я покачала головой:
– Не имеет значения.
– Явно это не секс. Ты не калека, – сказала она с некоторым усилием. – Он не прикасается к здоровым женщинам. – Горечь в ее голосе была такой густой, что ее можно было мазать на хлеб.
– Как вы познакомились? – спросила я.
– Я училась в колледже, а Гейнор был спонсором нашего факультета.
– И он пригласил тебя к себе?
– Да. – Она говорила так тихо, что мне пришлось к ней наклониться, чтобы услышать.
– И что было дальше?
– Мы оба были в инвалидных креслах. Он был богат. Это было здорово. – Она поджала губы, словно разравнивала помаду, потом глотнула.
– И когда это перестало быть здорово? – спросила я.
– Я переехала к нему. Бросила колледж. Это было... легче, чем колледж. Легче, чем все остальное. Он не мог мною насытиться. – Она снова опустила глаза. – Потом ему захотелось разнообразия в постели. Видишь ли, ноги у него повреждены, но он их чувствует. А я не чувствую. – Ванда уже почти шептала. Мне пришлось прислониться к ее коленям, чтобы расслышать, что она говорит. – Ему нравилось выделывать всякие штуки с моими ногами, но я не чувствовала. Поэтому сначала мне казалось, что ничего такого в этом нет, но... но потом он действительно спятил. – Она вдруг взглянула мне в лицо. Глаза ее казались огромными, в них стояли слезы. – Он меня укоротил. Я ничего не чувствовала, но дело ведь не в этом, верно?