Мерлиони поморщился и стал стряхивать с себя брызги, но только размазал их еще хуже. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
– Как ты, Мерлиони? – спросила я.
– Я не хочу продолжать, если это тебя расстраивает.
Он впился в меня взглядом, потом улыбнулся. Чрезвычайно неприятная улыбка.
– Ты еще не видела всего, девчушка. А я видел.
– Но все ли ты трогал?
По его лицу скатилась капелька пота.
– Тебе не захочется трогать все.
Я пожала плечами.
– Посмотрим. – На кровати лежала еще нога, судя по волосам и оставшейся теннисной туфле, принадлежавшая мужчине. Круглый влажный шар сустава блестел на фоне кровавого мяса. Зомби просто оторвал ногу, даже не сломав кость.
– Боль, наверное, была адская, – заметила я.
– Ты думаешь, он был жив, когда ему отрывали ногу?
Я кивнула:
– Да.
Правда, я не была на сто процентов в этом уверена: слишком много крови. Зато Мерлиони побледнел еще немного.
Остальные части представляли собой окровавленные внутренности, кусочки мяса и обломки кости. Мерлиони взял горсть кишок.
– Лови.
– Господи, Мерлиони, это не смешно. – Мой желудок болезненно сжался.
– Зато смешно смотреть на твое лицо, – сказал он.
Я смерила его взглядом и сказала:
– Кидай или положи обратно, Мерлиони, только не дразни.
Он изумленно моргнул, потом кивнул и бросил мне клубок внутренностей. Бросок был неудачным, но я умудрилась поймать. Кишки были мокрые, тяжелые, склизкие – одним словом, отвратительные. Примерно как сырой говяжий ливер, только еще хуже.
Дольф сердито крякнул.
– Не могла бы ты в процессе ваших мерзких игр сообщать мне что-то полезное?
Я бросила кишки на кровать.
– Запросто. Зомби вошел через раздвижную стеклянную дверь, как и в прошлый раз. Он загнал мужчину или женщину в комнату, где был второй из них, и убил обоих. – Я замолчала. Я просто застыла на месте.
Мерлиони держал в руках детское одеяльце. Каким-то чудом один угол его остался чистым. Одеяло было обшито розовым атласом с крошечными воздушными шариками и клоунами. С противоположного конца тяжело капала кровь.
Я уставилась на крошечные воздушные шарики и клоунов, кружащихся в каком-то бессмысленном хороводе.
– Подонок, – прошептала я.
– Это ты мне? – спросил Мерлиони.
Я покачала головой. Я не хотела касаться одеяла, но все же протянула за ним руку. Мерлиони позаботился о том, чтобы окровавленный край хлопнул меня по голой части руки.
– Подонок-даго, – сказала я.
– Это ты мне, сука?
Я кивнула и попробовала улыбнуться, но у меня это плохо вышло. Нам приходилось притворяться, что это нормально. Что это можно стерпеть. Мы вели себя непристойно. И если бы меня не держало пари, я бы с криком выбежала из комнаты.