Она чувствовала: Ланселет улыбается.
- Не больше, чем тебя. Все вокруг уснули, а мне вот неспокойно... верно, луна будоражит мне кровь...
То же самое Моргейна сказала Элейне; молодой женщине померещилось, что это - добрый знак, символ того, что умы их настроены друг на друга и откликаются на зов точно так же, как молчащая арфа вибрирует, стоит заиграть на другой.
А Ланселет между тем тихо продолжил, роняя слова во тьму рядом с нею:
- Я вот уже сколько ночей покоя не знаю, все думаю о ночных сражениях...
- Ты, значит, мечтаешь о битвах, как все воины?
Ланселет вздохнул:
- Нет. Хотя, наверное, недостойно солдата непрестанно грезить о мире.
- Я так не считаю, - тихо отозвалась Моргейна. - Ибо зачем вы воюете, кроме как того ради, чтобы для всего народа нашего настал мир? Если солдат чрезмерно привержен своему ремеслу, так он превращается в орудие убийства, и не более. Что еще привело римлян на наш мирный остров, как не жажда завоеваний и битв ради них самих и ничего другого?
- Кузина, одним из этих римлян был твой отец, да и мой тоже, улыбнулся Ланселет.
- Однако ж я куда более высокого мнения о мирных Племенах, которые хотели лишь возделывать свои ячменные поля в покое и благоденствии и поклоняться Богине. Я принадлежу к народу моей матери - и к твоему народу.
- Да, верно, но могучие герои древности, о которых мы столько говорили, - Ахилл, Александр, - все они считали, что войны и битвы - вот дело, достойное мужей, и даже сейчас на здешних островах так уж сложилось, что все мужчины в первую очередь думают о сражениях, а мир для них - лишь краткая передышка и удел женщин. - Ланселет вздохнул: - Тяжкие это мысли... стоит ли дивиться, Моргейна, что нам с тобою не до сна? Нынче ночью я отдал бы все грозное оружие, когда-либо откованное, и все героические песни об Ахилле с Александром, за одно-единственное яблоко с ветвей Авалона... Юноша отвернулся, и Моргейна вложила ладонь в его руку.
- И я тоже, кузен.
- Не знаю, с какой стати я так стосковался по Авалону... я там жил недолго, - размышлял вслух Ланселет. - И все же, сдается мне, места красивее не сыщешь на всей земле, - если, конечно, Авалон и впрямь находится здесь, на земле, а не где-то еще. Думается мне, древняя друидическая магия изъяла его из пределов нашего мира, ибо слишком он прекрасен для нас, несовершенных смертных, и, значит, недосягаем, подобно мечте о Небесах... - Коротко рассмеявшись, Ланселет пришел в себя. - Моему исповеднику подобные речи очень бы не понравились!
- Неужто ты стал христианином, Ланс? - тихо фыркнула Моргейна.