— У меня есть одна идея, но я буду обсуждать ее только после того, как получу свою кварту томатного сока.
Фишер расхаживал по комнате и трещал пальцами.
Этот звук напоминал пистолетный выстрел.
— Вы сняли комнату? — спросил я.
— Нет.
— Так снимите.
— Я не могу спать.
— Зато я могу.
— Вы уже достаточно спали, — тоном обвинителя сказал он.
— Скажу больше, — ответил я. — Я купил картину.
— Картину?
— Совершенно верно. Я купил ее на ваши деньги.
Она стоила пятьдесят семь долларов. Ее автор — Горас Даттон, и она называется «Восход над Сахарой». Хотите взглянуть?
Он посмотрел на меня как на помешанного.
Я подошел к столу и развернул картину.
— Боже мой! — воскликнул он, отступив назад. — И вы купили это?
— Совершенно верно. Это был единственный способ узнать адрес Кэдотта. Кроме того, мне пришлось купить бутылку джина и выпить ее вместе с автором этого шедевра.
В дверь постучали. Это официант принес заказ. Постукивание льда в кувшине с томатным соком показалось мне сладчайшим звуком на свете.
Я налил сок в большой стакан, опустил туда лед, капнул немного острого соуса, выжал лимон и стал с наслаждением поглощать это жидкое пламя.
Фишер продолжал пялиться на картину Даттона.
— Хотите? — Я указал на сок.
Он покачал головой.
— Перед тем как подняться сюда, я выпил кофе. Мне ничего не хочется. Лэм, все-таки меня беспокоит это дело.
— Еще бы!
— Мы должны выиграть время.
Я кивнул.
— Ну вот, — наступал он, — вы говорите, шантажисты действуют с перерывами, так сказать, в рассрочку.
Первая плата является первым взносом.
Я снова кивнул.
— Но мы ведь можем уплатить и тем самым выиграть время, — сказал он.
Я сделал себе еще одну порцию томатного коктейля.
— Вся беда, Фишер, в том, что это не шантаж.
— А что же это такое?
— Я еще не разобрался окончательно, но, по-моему, это проблема для психоаналитика.
— Что вы имеете в виду?
— Мне кажется, Кэдотт чем-то обеспокоен. Он считает себя грешником. Поэтому у него выработался комплекс, в силу которого он стремится обнародовать грехи других людей и тем самым убедить себя, что он ничуть не хуже остальных. Психоаналитики, наверное, подберут этому название, я его не знаю. Я называю это попыткой искушения некоей вины. Кэдотт в каком-то смысле ведет крестовый поход против порочного мира.
— Ну и что? — не понял Фишер.
— Когда совесть так мучает человека, он готов исповедоваться любому, кто захочет его выслушать. Я не удивлюсь, если смогу уговорить Кэдотта рассказать мне, что именно его беспокоит.
— И тогда мы бы поменялись ролями. Кэдотт был бы в наших руках под угрозой разоблачения?