Профессор вводит меня в небольшой кабинет, полный книг, папок, рукописей, они наставлены и навалены всюду: в шкафах, занимающих сплошь две стены чуть не до потолка, на полках, подвешенных над кушеткой, на самой кушетке, в креслах и на огромном письменном столе возле окна со старинной бронзовой лампой под синим стеклянным абажуром. Старинными мне кажутся и огромный, тоже бронзовый, чернильный прибор с возлежащей женской фигуркой, и металлическая пепельница на длинной подставке с выступом посередине для спичечного коробка, стоящая на полу возле кушетки, и, наконец, кривая сабля с потемневшим эфесом, укрепленная над той же кушеткой.
Сесть, оказывается, негде, и профессор очищает для меня одно из кресел. Сам же он обходит письменный стол и, разместившись за ним, принимается раскуривать трубку.
- Ну, давай, что там стряслось? - говорит он мне между двумя затяжками.
- Скажите, Петр Львович, вы знаете в лицо всех пайщиков вашего кооператива? - спрашиваю я.
- Ого! А ты знаешь, сколько мы этот проклятый гараж строим? - Он удивительно легко перешел со мной на "ты". - Если считать с первого организационного собрания, то пятый год. Представляешь? Тут не только пайщиков, тут и всех их родных и знакомых узнаешь. Кто умер, кто родился, кто развелся, кто женился, от кого жена ушла, кто сам сбежал, все знаю. У кого какая любовница и то знаю. Ха, ха, ха. Но серьезно...
Он неожиданно вскакивает, обегает стол и, расчистив место на кушетке, усаживается напротив меня. В глазах нестерпимое любопытство.
- Так в чем дело? Можешь мне все выкладывать. Я ваши дела знаю. И молчать умею, будь спокоен.
Я коротко рассказываю о случившемся и прошу съездить со мной в морг.
- Молодая женщина, говоришь? - с несвойственной ему, казалось бы, нерешительностью переспрашивает Знаменский. - Я, признаться, больше люблю на них живых смотреть. Ну, да что поделаешь. У меня, правда, тут консультация назначена, аспирантка придет...
- Мы быстро, Петр Львович. Вы нам окажете огромную услугу.
- Ладно. Надо так надо. Посиди.
Он вскакивает и выбегает из комнаты. Я жду довольно долго. Наконец Знаменский появляется в франтоватом коричневом костюме с ярким галстуком, завязанным большим небрежным узлом.
Всю дорогу в машине Знаменский оживленно болтает и смеется и затихает, только когда мы входим в морг. На розовом, холеном лице появляется сосредоточенность, туманятся живые глаза за стеклами очков. Я замечаю, как профессор все больше нервничает.
Служащий проводит нас в помещение, где лежит укрытый простыней труп женщины.