Когда Киндербас пришел его сменить, Штёртебекер с улыбкой посмотрел ему в лицо. Киндербас был уже не мальчик, а статный парень, превосходный рулевой. Он стал почти таким же рослым и сильным, как Клаус. На левой щеке у него был глубокий шрам. Ударом топора ему тогда отхватили и левое ухо, но этого не было заметно, потому что его густые темно-русые волосы спускались до самых плеч. У него было и еще пять шрамов, и он этим очень гордился. Капитан Штёртебекер же, несмотря на то, что всегда бросался в гущу рукопашной схватки, оставался невредим. "Меня не задело", - восклицал он всякий раз после схватки. И не только Киндербас, но и вся команда "Морского тигра" считали своего капитана неуязвимым, и это только возвышало его в их глазах.
- Киндербас, - сказал Клаус, - Вульвекен Вульфлам сидит в замке на Сконе.
- Да неужели! - пророкотал тот своим басом, который с годами стал еще гуще. - Чтоб ему жариться у сатаны! Когда мы идем туда?
- Скоро. На этот раз он не уйдет.
- Хорошо бы попался, - произнес Киндербас. - А Стокгольм? Зачем, собственно, нам Стокгольм? Вместо того чтобы нападать на торговые корабли, мы охраняем их. Что нам за дело до датской королевы? Наши враги Вульфламы.
- Не горячись, Киндербас, - с улыбкой сказал Штёртебекер. - Я дал слово, что мы поможем стокгольмцам. Покончим с этим и пойдем на Сконе. А наши старые счеты мы всегда успеем свести.
- Мне кажется, лучше бы сейчас с ними поквитаться. Этот морской парад мне не нравится.
- Но я дал слово! - повторил Штёртебекер.
Датчане не были столь неподготовленными, как предполагали витальеры. Они замкнули вокруг города железное кольцо не только на суше, но и блокировали своим флотом выход из озера Меларен.
Стремительным налетом кольцо датских кораблей было разорвано, а пока корабли пиратов сражались с военными коггами датчан в заливе Сальтшён, Хеннинг Мантойфель беспрепятственно провел нагруженные суда в гавань. Защитники Стокгольма встретили этот геройский подвиг ликованием: уже два года они стойко сдерживали натиск превосходящего врага, и вот пришла помощь - продовольствие и оружие. Теперь они, почувствовав поддержку, стали дразнить датчан, насмехаться над ними: "Что ж, нападайте, если посмеете, а нет, так отступитесь; Ганза и витальеры поддерживают нас, и мы никогда не сдадимся!"
Корабли расположились все вместе в гавани Стокгольма. А между тем датчане снова сосредоточили свой флот и подтянули подкрепления. Со свежими силами они блокировали гавань и решили не выпускать пиратские корабли в море.
На совете капитанов Штёртебекер настаивал на немедленных действиях. Он считал, что до наступления зимы блокада должна быть прорвана. В противном случае придется зазимовать и уступить датчанам господство на море. Капитаны не могли прийти к единому решению. Арндт Штюк поддерживал разумное предложение Штёртебекера, Хеннинг Мантойфель проявил себя, однако, человеком нерешительным и приводил все новые и новые доводы в пользу отсрочки. Марквард Прин, который пользовался большой популярностью среди немецкого населения Стокгольма, тоже не мог решиться на уход. Штёртебекер угрожал собственными силами пробиться в открытое море. Магистр Вигбольд уверял, что эта затея неосуществима. Датчане сосредоточили свой флот в заливе Сальтшён. Любые разрозненные действия с самого начала обречены на неудачу. Штёртебекер думал о Сконе и о Вульфламах. С каждым днем он становился все нетерпеливее и невыносимее.