Зато Гжегож меня очень заинтересовал. Из института его исключили, но перед этим он успел проявить и характер, и силу воли, и вообще свою недюжинную натуру. Какая пропасть отделяла его от тех, кто высокомерно взялся судить его! Как мне хотелось подойти к нему и высказать свое восхищение, но я не осмелилась. Было мне всего восемнадцать, ему двадцать. Красивый парень, ни на кого не похож, еще подумает, что я собираюсь пококетничать с ним. И не подошла. Глупая я была, молодая, меня очень волновало мнение других – а что люди подумают? Не хватало еще, чтобы подняли на смех. А вдруг и он высмеет мои восторги?
Глядя на убегающую назад пустую автостраду и не видя ее, я пыталась представить, что было бы, если бы я тогда подошла к Гжегожу. Не первый раз думала я об этом. Что бы было, если… Да ничего бы не было! Ведь тогда я уже три месяца как вышла замуж, мы с мужем любили друг друга, наша взаимная верность была нерушима как скала. Гжегожу я только собиралась высказать свое восхищение в чисто моральном плане, видела в нем этакого благородного рыцаря, преследуемого злобными силами. Да, рыцаря, сражающегося с коварными и безжалостными врагами не шпагой, а силой духа. А я очень любила умственно развитых рыцарей, что вовсе не означало, что готова была тут же кидаться им в объятия. Нет, нет, никаких объятий, но кто этому поверит?
А кроме всего прочего, в тот момент Гжегож был всецело поглощен разразившейся жизненной катастрофой и не до девушек ему было. Подойди я к нему со словами восторга и утешения, он бы, наверное, только автоматически поблагодарил меня – и все. Нет, ничего бы не было.
Вторично жизнь свела нас через шесть лет. Поскольку профессия у нас была одинаковая, встретила я его в проектной мастерской, где тогда работала. За прошедшие годы изменилась и я, и мое отношение к окружающему миру. Теперь меня уже не так волновало «а что люди скажут». Не выдержав, после нескольких дней совместного пребывания в одной конторе я рассказала ему о своих чувствах шестилетней давности.
– Очень жаль, что ты тогда не подошла, – ответил он. – Я так нуждался в нормальном человеческом участии, был бы признателен и за одно доброе слово.
– Да, теперь и я считаю, если чересчур дрожать за себя – обязательно выкинешь глупость. Уж лучше бы я тебе показалась тогда глупой, пережила бы, подумаешь, большое дело!
За шесть лет многое изменилось в жизни, не только моя психика. Гжегож выбрался из житейских неурядиц, учебу на архитектурном закончил раньше меня, причем с отличием, и уже добился успехов на профессиональном поприще. И женился. В жену он был влюблен до такой степени, что аж тошно делалось. О ее внешности плохого слова не скажу, о такой внешности можно только мечтать, хотя опять сморозила глупость. Мечтать следует тогда, когда в мечтах заключается хотя бы намек, хотя бы тень надежды на их осуществление, в данном случае мне бы и десять пластических операций не помогли. Нет, я и мечтать не могла, чтобы сравняться с ней по красоте. А вот завидовать могла. И завидовала по-страшному! Характер же у нее был… ну, скажем, излишне твердый, и она никак не стоила такого беспредельного обожания. Возможно, мои оценки пристрастны, ну да по-другому я думать не могла, необъективна так необъективна. Да, к тому времени у него появилась жена и он питал к ней неземные чувства, тьфу!