«Ну, здравствуй», – сказал я.
«Ой, песик», – откликнулся он.
(Я ж тебе оторву волосатую лапу и суну в глотку!)
«Так, – говорю, – не здороваются…»
Он говорит: «Я Грэвд-Эл.
А ты кто – Тузик, воющий сукин сын?»
(Ох, отделаю я тебя – в клочки разметаю!)
«Изыди, ужасный зверь», – говорю.
Он смотрит – глаза блестят угольками в трубочке с крэком.
«Изыди? Ты че, парень? И кто же меня заставит?»
Рыкаю: «Я. Я!
Я – в авангарде».
Он поглядел глуповато, обиженно и растерянно…
Даже
Стало жаль его на минутку.
А потом из-за облака вышла луна.
Я завыл.
Вместо кожи была у него светлая чешуя,
Зубы – острее акульих,
Пальцы – перепончаты и когтисты.
Он зарычал – и рванулся к моей глотке.
Он кричал: «Да что ты такое?!»
А потом: «Нет, нет и нет!»
А потом: «Черт, так нечестно!»
А потом – ничего… не было,
Не было слов,
Ведь я оторвал ему руку
И отшвырнул в песок,
И мгновенье еще пальцы
Пустоту исступленно хватали.
Грэнд-Эл рванулся к воде – я почесал следом,
Соленой была вода, и смрадной – его кровь,
Черный ее вкус я ощущал в пасти.
Он нырнул – я за ним, все глубже и глубже,
И когда я почувствовал: легкие разорвутся,
И будут раздавлены горло, и череп, и мозг, и грудная клетка,
И набросятся полчища монстров, и просто придушат,
Мы приплыли к останкам нефтяной вышки.
Вот куда приполз подыхать Грэнд-Эл!
Наверное, в этом месте он и родился:
Ржавый скелет буровой, брошенный в море.
Он почти уж подох, когда я к нему подошел,
Я не стал добивать – пусть уж сам…
Выйдет тот еще корм для рыб,
Блюдо приопов – скверное мясо.
И только,
Пнув его в челюсть, я вышиб акулий зуб
И взял на счастье…
Тогда рванулась она –
Бросилась – вся из сплошных клыков и когтей.
Даже у зверя есть мать, – что тут такого?
Матери есть у многих.
Лет пятьдесят назад матери были у всех!
Она оплакивала сына, вопила и причитала,
Она спросила: «Как мог ты быть столь жестоким?
Упав на колени, гладила сына и выла.
А после мы говорили, с трудом слова подбирая…
Что там было – дело не ваше.
Вы или я такое делали раньше.
Любил ли ее я,
Убил ли… а сын ее мертв, как скалы.
Мы по песку катились – шерсть трется о чешую,
Загривок ее, зажатый моими клыками,
Когти впиваются в спину…
Старая, старая песня.
Когда из прибоя я вышел,
Светало. Рот поджидал.
Я бросил на землю голову Грэнд-Эла,
И липли песчинки к влажным еще глазам…
«Вот она, ваша проблема, – сказал я Роту. –
Да, – я сказал, – он мертв».
А он спросил: «Что теперь?»
Кровавое золото, говорю…
«Ты считаешь, он на китайцев работал? – раздумался Рот. – Или на евроизраильтян? Или?»
«Да он просто соседский парень, – сказал я. – Он на шум разозлился, и все тут». «Думаешь?» – Рот спросил.