Дым и зеркала (Гейман) - страница 58


В последний раз я остановился у пруда попрощаться с Благочестивым Дундасом и Голливудом.

По вечному настоящему пруда скользили, едва заметно шевеля плавниками, три совершенно белых призрачных карпа.

Я помнил их имена: Бастер, Призрак и Принцесса, но уже никто и никогда их бы не различил.

У выхода из отеля меня ждала машина. До аэропорта ехать было тридцать минут, и я уже начал забывать.

Белая дорога

Пару лет назад я за несколько месяцев написал три повествовательных стихотворения. В каждом речь идет о насилии, о мужчинах и женщинах, о любви. Первое по времени написания переложение порнографического фильма ужасов, написанное строгим ямбическим пентаметром, я назвал «Съеденные (Кадры из кинофильма)». Оно довольно экстремальное (и в данный сборник я его не включил). Второе, пересказ ряда староанглийских народных сказок, называется «Белая дорога». Оно столь же жестокое, как и сказки, которые легли в его основу. Последнее по времени написания – история про моих деда с бабкой с материнской стороны и про магию сцены. В нем нет такой жестокости, но, надеюсь, оно пугает и тревожит не меньше, чем две первые части триптиха. Я гордился всеми тремя. Из-за прихотей публикаций они печатались в разные годы, поэтому каждое попало в антологию лучших рассказов года (все три были выбраны для американской «Лучшие рассказы года в жанре фэнтези и хоррор», английской «Лучшие рассказы года в жанре хоррор», к некоторому моему удивлению, на одно пришел запрос для международного сборника эротики).

«… Хотел бы, чтобы пришли вы ко мне однажды
В мой дом.
Я многое бы мог вам показать…»
Моя невеста внезапно потупит взор –
И вздрогнет.
Ее отец, и братья, друзья отца –
Сплошные вопли и аплодисменты.
«А это – не история, мой милый
Мистер Лис», – хихикнет блондинка
В углу. Волосы у нее –
Золотая пшеница,
Глаза – серая туча, крутые бедра,
Она усмехнется – криво и иронично…
«Мадам, да ведь я не сказитель», –
Склонюсь с усмешкой.
Спрошу, поднимая бровь:
«А быть может, вы расскажете нам?..»
И она опять улыбнется.
Кивнет.
И встанет.
И губы зашевелятся:
«Городскую девчонку, скромницу, не красотку
Бросил любимый – студент.
Она залетела.
Живот распухает, от сплетен уже не скрыться.
Бежит к любимому. Плачет.
В истерике бьется.
А он по головке гладит.
А он обещает:
«Конечно, поженимся,
Ясное дело, сбежим
Ночью к моей тетке –
Она спрячет!»
Дурочка верит –
А, черт возьми, ведь видала,
Как на танцульках смотрел
Он
На хозяйскую дочку.
(А та – хороша, и чиста, и богата…)
Верила. Как же!
Или – скорее – просто хотела поверить…
Но – скользкое что-то было в его улыбке,