Нахлынула приятная расслабленность, тело было словно чужое. Ольга завернула кран и, опираясь на стенку, вышла из ванны и завернулась в полотенце. Ноги дрожали. Большое зеркало на двери ванной комнаты запотело. Ольга протерла его ладонью.
– Мы самостийны и незалежны, и нам никто не нужен, – пробормотала она. Затем подумала и добавила, – ну, почти никто.
Роксана сидела, откинувшись на стуле. Короткие волосы были взъерошены, парик валялся на полу, как забытый скальп, снятый с убитого индейца. На столе возле монитора стояла полупустая бутылка коньяка и пепельница, полная окурков.
– Да, милая моя, – сказала она, энергично затушив изжеванный, перепачканный помадой окурок в пепельнице, – это круто. Ну и кино у тебя.
– У меня? – переспросила Ольга, вытирая голову краем полотенца. – Ты лучше подскажи, что делать.
– Ты о чем?
– Кто-то посылает мне эту мерзость. Я хочу узнать, кто! Я хочу прекратить это, – она кивнула в сторону компьютера.
– Хотеть не вредно, – философски заметила Роксана. – Кстати, ты знаешь, я себе тоже татуировку сделала. На заднице и на брюхе. Интересный специалист. Кельтские руны колет. По-старинному, иголками. С местным наркозом, правда. Но это… – Роксана качнула головой в сторону монитора, – это, пожалуй, чересчур. Сейчас я тебе ничего путного не скажу, – она постучала ногтем по бутылке с коньяком. – Глаза слипаются и голова гудит, как государственная Дума. Давай спать завалимся, а утром, может, какие-то мысли и придут.
Пока Роксана была в душе, Ольга постелила им вдвоем на своей кровати и принесла еще одну подушку. Роксана заснула, как только голова коснулась подушки, а она еще долго смотрела в потолок, переживая увиденное. Почему-то ей казалось, что она уже видела эту белую комнату, более того, она была в ней! Даже вкрадчивый голос казался знакомым!
За окном уже наступил день, когда сон сморил ее.
Волохов открыл глаза. Ночью он заснул, сидя в кресле. Шея затекла так, что было больно повернуть голову. За окном был пасмурный день, слышались голоса рабочих, разбирающих завалы во дворе. В квартире было тоскливо и тихо, лишь за стенкой кто-то неумело тыкал пальцами в клавиши пианино. Волохов поднялся на ноги. Чуть поскрипывая, закачалось кресло. Как опустевшая колыбель, из которой украли ребенка. Включив воду в душе, Волохов сел на дно ванны и, опустив голову, долго сидел под ледяными струями. Его охватила опустошенность, словно спортсмена, отдавшего борьбе все силы и все равно проигравшего. Мысли текли лениво, как подмерзшее подсолнечное масло из разбитой бутылки. Хотелось плюнуть на все и уехать домой, подальше от людей, от навязанных проблем, от этого города, где каждый за себя, а он, Волохов, взялся отвечать за всех. Оно мне надо, с тоской подумал он. Эх, если бы не Светка…