Но судьбу Рима знаем.
Только как-то не верим, что все повторяется... И что именно нам предстоит разрушить этот четвертый Рим.
Коган прислушался, сказал вдруг:
А почему так категорично? А если мирно сосуществовать?
Я смутился:
Что, бормотал вслух?.. Надо же! Готовлюсь, как перед выступлением на площади. Сосуществовать не получится, вы это знаете. Либо они нас, либо мы их. Их не остановить, они уверены в собственной правоте.
Звэрь, с чувством сказал Коган почему-то с кавказским акцентом.
От суматошных мыслей разогрелся череп. Я поднялся, пусть кровь отхлынет в ноги, тихонько встал, чтобы не мешать работающим людям.
За длинным широким столом восемь мужчин горбятся за ноутбуками. Как простые программисты горбятся, но никому не придёт в голову принять их за программистов. Те не бывают такими массивными, медлительными, сдержанно величавыми. Нет, отдельные экземпляры бывают, но чтоб все восемь...
Правда, Коган худой, как червяк, вернее как финансовое положение страны, но и в нём видна эта министрость, с программистом не спутаешь. Даже с самым толстым.
Вообще-то у каждого из этой восьмерки есть свой кабинет, свое министерство с его многочисленным, как муравьи, штатом. Да и вообще, правительство и администрация президента заседают отдельно... но это в устоявшихся благополучных странах. Мы же третий год живём в состоянии постоянного аврала, пожара, кораблекрушения.
Дверь без скрипа отворилась. Марина вошла с большим подносом в руках. На эту простую обязанность подавать горячий кофе команде президента зарятся многие дочери высокопоставленных особ, но Марина много лет подавала кофе самому президенту... правда, тогда он был далеко не президент, так что и эту обязанность оставила за собой.
Виктор Александрович, сказала она с мягкой улыбкой, ваш кофе... ваш биг-мак, хотя это и не патриотично. Кстати, я вам положила сахару на ложечку меньше...
Почему? сказал я сердито. Кофе должен быть крепким, горячим и сладким!..
Наш медик полагает...
Медицина пока еще не наука, отрубил я нарочито сварливо. Мой желудок лучше знает, что он изволит. Когда мне было двадцать, я в такую чашку сыпал восемь ложечек! А когда стукнуло сорок, такой кофе вдруг начал казаться сладким. Я перешел на шесть. А теперь вот довольствуюсь всего четырьмя!!!
Марина с улыбкой покосилась на моего соседа. С гримасой сильнейшего отвращения на меня смотрел как на плебея, даже отодвинулся брезгливо, Коломиец, министр культуры. Этот аристократ пьет кофе вообще без сахара. Похоже, даже с юности, если он когда-то был юным.