Слова говорились, текли, сливались в бесконечный нудный поток, останавливать который у Грязнова не было ни малейшего желания. Как, впрочем, и общаться дальше с его источником. В принципе-то этот Шацкий был, конечно, по-своему прав. Как ведутся расследования подобного рода, не Грязнову рассказывать. И если пострадавший не имеет желания дальше обострять отношения со своими недоброжелателями, это его личное право.
Но, с другой стороны, отчетливо проявляемое нежелание пострадавшего контактировать с правоохранительными органами указывало также и на то обстоятельство, что дело его, мягко выражаясь, не совсем чисто. А скорее даже очень нечисто. Если судить по тому, что налетчики совершенно не церемонились.
Однако дело тут не только в нем. В конце концов конкуренты забрали у него нужные им бумаги, даже набили рожу – каждый выбирает по себе, как поется в популярной песне. Но ведь при этом могут пострадать совершенно невинные, посторонние люди! Татьяну Грязнов почему-то очень хотел считать посторонней этому сморчку, которого он отродясь не видел – и слава богу! Один разговор с ним чего стоил! Тут, кстати, тоже просматривались два варианта. Либо этот Шацкий – полный дурак, не понимающий, в какую историю ввязался, либо у него у самого рыльце в хорошем пушку. Вероятнее – второе. По старинной пословице: вор у вора дубинку украл. Хотя говорят, что правильнее – котомку. Нет, здесь именно дубинка, с которой наш вор выходил на большую дорогу проезжих купцов грабить. И если наложить пословицу на данную конкретную ситуацию, вот тебе и решение: бандиты искали нечто совершенно определенное, что представляет для них предмет опасности. И Шацкий точно знает, что они искали, а вот говорить не желает. Ибо сей предмет, или документ с убийственной силой, или черт в ступе может представлять опасность и для него самого. Но, видимо, «предмет» все-таки не украден, поскольку демонстрируемое Шацким упрямство пока оказывается сильнее страха.
Может быть, он рассчитывает, что все еще обойдется? Нет, тут он совершает ошибку: бандиты на полпути не останавливаются. Объяснять такие элементарные вещи Грязнов ему не собирался. Он просто невежливо прервал льющийся поток слишком юридически складной речи и довольно грубо сказал:
– Словом, как хотите. Но учтите: завтра может оказаться уже поздно. – После чего спокойно положил трубку.
На вопросительный взгляд Татьяны пожал плечами, хмыкнул:
– А черт его знает! Чую – дрожит от страха, а все нудит, нудит. И как ты с ним жила?…
Это «ты» вырвалось само собой. Да и про их совместную жизнь Грязнов помянул как-то походя, словно о давно прошедшем. Не укрылась от Татьяны и доверительная его интонация. Она впервые за весь вечер улыбнулась, несколько растерянно развела руками и заметила – тоже как о прошлом: