То ли это была буйная эротическая фантазия, то ли некая программа будущих действий, Турецкий не хотел, да и не стал бы в этом разбираться, даже если бы и смог. Как сказал бы по такому поводу Денис Андреевич Грязнов – принципиальный знаток немецкого языка и единственный любимый племянник Вячеслава: «Дядя Саша – это все плюсквамперфект, то есть предпрошедшее время». Что сам Турецкий перевел бы так: с одной стороны, вроде и прошедшее, а с другой – еще слишком свежи впечатления.
Конечно, ничего подобного Лизе он говорить не стал бы, да и никакая ревность его не мучила, как не относил он себя и к людям с некоторыми генетическими пороками. Поэтому когда Лиза, полагая, что ее простодушная хитрость незаметна, как бы между прочим поинтересовалась, проглядел ли он последние странички дневника, Александр Борисович не стал обсуждать эту тему, а лишь небрежно заметил:
– Чушь собачья… Да и вообще, все это мы с тобой уже проходили.
И Лиза благодарно улыбнулась. Это Лиза – для которой собственная вскинутая в страсти нога еще полчаса назад казалась верхом неприличия! Есть же такие люди!…
Она хорошо сказала: «Это не твоя победа». Чем сразу поставила все точки. Может быть, поэтому Турецкий сейчас и не испытывал никаких угрызений совести. Он не искал для себя оправданий, потому что не считал содеянное проступком, наказуемым свыше. Как раз наоборот: сделай добро человеку – и тебе зачтется. И какое может быть зло там, где всем хорошо? Если разобраться, это отличная философия, в ней нет никакого цинизма, а исключительно человеколюбие и забота об одиноком ближнем. Одиноком! Вот в чем суть. Кто-то же должен заботиться об этих замечательных людях? Особенно – женщинах! Не все же передоверять государству! У него и своих забот хватает!…
– Стоп, – сказал себе Турецкий. – Я, кажется, никогда не был особо склонен ни к мазохизму, ни к самоуничижению. А угрызения совести – это всего лишь оборотная сторона удовольствия… И он, успокоенный, взялся за рукописные листы в клеточку.
ОКОНЧАНИЕ ДНЕВНИКА ВАДИМА КОКОРИНА
"…Оказывается, отец был близко знаком с Александром Галичем. Это меня несколько повергло, если говорить честно. Это ведь другой мир, в котором благополучные, в общем, люди почему-то неожиданно выступали против собственного благополучия. Так ведь получается! А те, которые не выступали, значит, так и жили с удобной подлянкой в душе? Конечно, не все так примитивно, но… близко, очень близко…
Следуя настоятельному совету Евгения Всеволодовича, я отставил все другие дела, не стал никуда звонить и ни с кем встречаться, а вместо этого плотно залег у Заславского в его кабинете, сунул под голову подушку с истинно русским названием «думочка» – это чтоб мысли приходили умные, так, наверное… и взял в руки отцовское сочинение.