– Сверху?
– Дядя Костя все-таки сказал или сам допер? – улыбнулся Генрих.
– А я сразу сопоставил твои слова и нашу обыденность. Бурно начали, если помнишь, а после также быстро все свернули. Нет, конечно, какие-то телодвижения продолжаются…
– Вот именно, – покачал головой Генрих, – точное слово.
– Давят, что ль, на нашего?
– Да он окажется сам виноват. Ладно, об этом потом. Дело ваше заключается в том, что идет охота на держателя очень нехорошей компры. И на сей счет есть прямая договоренность двух служб, ясно чьих?
Турецкий указательным пальцем показал за окно, а потом ткнул им между собой и Генрихом.
– Вот именно. Но о ликвидации там речь не шла, только изъятие. Поэтому не могу исключить чьей-то инициативы.
– Может, они торговаться начали? То есть как бы легализовали секретные сведения?
– Скорее всего, другого объяснения не вижу.
– Тогда, прежде чем мы продолжим, прогляди, пожалуйста, то, что я принес. Это важно.
– Ну давай, а ты пока наливай, действуй. Там, на кухне, пошарь, вафли есть, печенье какое-то. На меня не обращай внимания…
Но уже через несколько минут чтения – Генрих превосходно владел английским – Турецкий услышал:
– Ну, ребя-ата!… Кто знает, что это – у вас?
– Теперь – ты.
– Я бы не советовал бегать по улицам с таким материалом под мышкой.
– Так оригинал у Кости, а это мне и не нужно. Можешь себе оставить. Я не собираюсь отчитываться за каждую копию.
– А вы их и не делали, – вкрадчиво заметил Генрих, в упор глядя на Турецкого.
– Мы нет, – быстро согласился Александр. – Наверное, делал теперь уже покойный Вадим Кокорин.
– Очень логично. И очень правильно. А кроме тебя да Константина Дмитриевича их никто тоже не видел, ни секретари, ни машинистки, ни один человек? Из которого можно душу трясти, понимаешь?
– Я читал. И подумал, что, возможно, Музыкантом назвали известного в молодости саксофониста. Не так?
– В точку. А теперь слушай, что делать дальше. Думаю, будет невелика обида у некоторых дядей, если какие-то вопросы станут решать сами президенты. На своем уровне, понимаешь? Отсюда вывод: адрес доставки.
– Я не потороплюсь, если назову Григория Севастьяновича? – закинул удочку Турецкий.
Генрих с хитрой восточной улыбкой посмотрел на него и заметил как бы самому себе:
– Не понимаю, зачем я понадобился, когда они и сами хорошо все знают?
– Знать, Гена, мне мало. Даже хорошо. Я должен быть абсолютно уверен.
– Согласен. И лучше всего это сделать твоему шефу. В собственном кабинете. В твоем присутствии. Вот, мол, все мы тут. И отвечаем головой.
– А это не слишком? – усомнился Турецкий. – Вдруг тот дурак на память себе еще копию сделал?