И с уже отработанной версией у Турецкого затруднений не было. Потому как вряд ли до полковника Богаткина донесутся отзвуки торжественного марша, коим провожали в начале восьмидесятых в далекую и опасную Россию будущую надежду Соединенных Штатов конца двадцатого столетия.
Тактичный Грязнов молчаливо одобрил поступок Турецкого. Да и розовый зефир оказался не самой худшей из закусок…
– Вот это и есть ваша нынешняя таинственная точка? – спросил Костя, с интересом оглядывая стены ресторанного кабинетика, расписанные художником-примитивистом на восточный манер.
– Она, родимая, – откликнулся Грязнов, собираясь заказать ужин по своему разумению. Но, конечно, не без совета Александра Борисовича.
– Как ты полагаешь, Саня, – задумчиво промолвил Грязнов, – что может больше понравиться Косте, гуштнут или все-таки нарханги?
– А не тяжеловато? – отозвался Турецкий. – На ночь. Опять же и человек не так чтоб молодой. Я думаю, дай бог ему осилить кук-бийрон. А на закуску – янтачный киём. Так уж и быть.
– Ну почему ты вечно всем свой вкус навязываешь? – возмутился Грязнов. – Почему обязательно янтачный? Когда здесь гораздо лучше готовят киём урючный!
– Готов поспорить! Да мы сейчас просто позовем Рубена и спросим. Костя – свидетель! И вообще, ты еще скажи: Меркулова да угощать бекмесами! И как совести-то хватает!
– Чертовщина какая-то! – не выдержал Меркулов. – Чего вы тут дурью маетесь? Дайте сюда, я сам закажу! Вот, – почти не глядя в меню, ткнул Костя пальцем. – Шашлык есть буду. Телячий. А пить коньяк. А каши свои можете сами рубать и запивать компотом! Остряки.
Вот же зараза какая! Наверняка ведь, прежде чем отправиться с друзьями в «Узбекистан», предварительно заглянул в «узбекскую кухню». Посмеялись, конечно, и остановились на Костином выборе, обложив его салатами и разносолами. Взяли и виноградный бекмес, надо же чем-то шашлык запивать. Помимо, естественно, коньяка.
Пока то да се, Костя начал рассказывать.
Дмитрий Дмитриевич Коптев, невысокий, сухощавый мужичок шести десятков лет от роду, с четким седым пробором на левой стороне черепа, никогда не пользовавшийся очками, не изменялся внешне уже добрых двадцать лет. Работал в Первом Главном управлении, то есть во внешней разведке, потом, когда произошло разделение служб, стал заместителем у «академика», а после ухода «академика» в МИД и сам вернулся, так сказать, в альма-матер, то есть в ФСБ. Костя был знаком с ним лично еще со времен ПГУ. Они давно были на «ты». А где, между прочим, не было у Меркулова знакомых? Этот вопрос дискутировался довольно часто, особенно в застольях. Оказывалось, везде. И едва возникала нужда, но обязательно острая, Костя снимал трубку и звонил своему знакомому. Вот и в ФСБ – тоже.