В одной такой магической книге он прочел, что победить Мясника сможет только тот, кто овладеет тайной Заморозки, а хранит эту тайну архиепископ Лазарь. Все. На сегодня хватит.
– Ну пап, – притворно захныкала Нинка, – ну, еще немножечко!
– Спать! – Турецкий чмокнул чадо в лоб и, не вступая в препирательства, убежал на кухню.
Рассказывание сказок вызвало у него странные ассоциации и острое чувство, что кто-то пытается делать с ним то же самое, то есть принимает его за несмышленыша и грузит ему сказки тоннами.
Прояснение глубинной сущности Романова он вообще-то собирался отложить до утра. Но сейчас чувствовал, что не сможет спокойно спать, пока во всем не разберется. В конце концов, время еще детское, разбудить он никого не разбудит. В общем, Турецкий позвонил Школьникову, уже проявившему себя знатоком в вопросах большой экономики и больших людей.
– Сема, объясни мне популярно, Романов Витольд Осипович – он вообще кто?
– По должности или по жизни? – как всегда радостно, откликнулся Школьников.
– По-всякому.
– Во-первых, он не наследник, как некоторые думают, а просто однофамилец. По должности – скромный советник президента, один из сотни. А фактически человек гигантского масштаба. Личность магнетическая и гипнотическая.
– Это как? – попросил уточнить Турецкий, хотя где-то на уровне того самого подсознания, которому сегодня захотелось чаю с ромом, примерно представлял, что Семен имеет в виду. Что-то именно гипнотически-магнетическо# е он и испытывал сегодня во время их беседы.
– Вокруг него постоянно что-то… – Семен долго подыскивал слово. – Во! Концентрируется, и от него постоянно что-то исходит…
– Кончай темнить, Сема. Что там от него исходит, сияние, что ли, как от святого?
– Советы, Сан Борисыч. Говорят, что президент ни одного решения не принимает, не посовещавшись с ним. Он что-то вроде придворного астролога или, я не знаю, придворного мудреца.
– Типа Распутина, что ли? Ты шутишь, наверное?
– Вот-вот, только Распутина каждая собака в лицо знала, а Витольд Осипович себя не афиширует.
Не то чтобы не веря Школьникову, но желая окончательно определиться, Турецкий позвонил Меркулову:
– Костя, скажи, ты о Романове что-нибудь знаешь?
– Что именно?
– Ну он правда большой человек или так, рисуется?
– Наш генеральный ему однажды, ну, случайно нахамил, потом пил три дня, с кабинетом прощался. Правда, обошлось. А что стряслось-то?
– Ничего, я просто не могу въехать: если он такой крутой, почему я о нем никогда раньше не слышал? По телевизору там хотя бы…
– Потому что ты еще не дорос, – зевнул в трубку Меркулов и отключился.