— Да, — скромно, но без робости отвечала Гарриет. — Откровенно говоря, полагаю.
Эмма тотчас отвела взгляд и, застыв в неподвижности, молча собралась с мыслями. Этих мгновений ей достало, чтобы прочесть в своем сердце правду. Разум подобного склада, озарясь подозреньем, немедленно устремляется к разгадке. Она коснулась истины — вгляделась в нее — и удостоверилась. Почему Гарриет можно любить Фрэнка Черчилла и никак нельзя любить мистера Найтли? Почему в жилах стынет кровь при мысли, что Гарриет может надеяться на взаимность? Ответ пронзил ее, точно молния: потому что мистер Найтли должен жениться только на ней самой!
За те же считанные мгновенья открылась ей истина не только о своем сердце, но и о своем поведении. С небывалою ясностью предстала она пред ее мысленным взором. Как скверно вела она себя в отношении Гарриет? Сколько опрометчивого, бесцеремонного, необдуманного — сколько бездушного было в ее действиях! Какое ослепление, какое безумие двигало ею! Мысль эта поразила ее с невероятной силой, она названия не могла найти своим поступкам. И все же, из доли самоуважения, вопреки этим тяжким изъянам, из нежелания терять лицо, а более всего из чувства справедливости к Гарриет — в сострадании девушка, которая верила, что ее любит мистер Найтли, не нуждалась, но обижать ее холодностью справедливость не дозволяла — Эмма нашла в себе решимость спокойно и даже с видимостью дружелюбия сидеть и терпеть дальше. Ей и самой полезно было узнать, далеко ли простираются упованья ее подопечной — к тому же Гарриет ничем не провинилась, не за что было лишать ее участия и доброты, которые ей добровольно уделяли до сих пор, — и уж тем паче не заслужила она пренебрежения от той, которая давала ей одни лишь пагубные советы… И Эмма, очнувшись от раздумья, стараясь унять душевную бурю, вновь оглянулась на Гарриет и более приветливым тоном возобновила прерванную беседу, а то, что ей послужило началом — чудесная новость о Джейн Фэрфакс, — исчезло, рассеялось, как дым. Обе думали теперь только о себе — о себе и о мистере Найтли.
Гарриет, для которой эти секунды прошли в мечтаниях, не лишенных, впрочем, приятности, рада была, когда ее вернул к действительности ободряющий голос мисс Вудхаус, доброго друга и мудрого судьи, и, не заставляя просить себя дважды, с охотою, хотя и не без трепета, стала рассказывать о причинах своих надежд; Эмма, внимая ей и задавая вопросы, трепетала не меньше, хотя и лучше скрывала волненье. Голос ее звучал ровно, но душа пребывала в смятенье, потрясенная внезапным откровением и столь же внезапною угрозой, борением ошеломляющих чувств. Глубже пряча страдания и являя одно лишь терпенье, слушала она подробности, которые излагала ей Гарриет. Особой связности, последовательности или красноречия она и не ждала, но ежели отрешиться от несообразностей и повторений, рассказ содержал в себе нечто такое, от чего у Эммы упало сердце, в особенности когда память ей подтвердила, что мнение мистера Найтли об Гарриет и вправду много переменилось к лучшему.