В 1937 году был расстрелян Константин Нейман, сын латышского крестьянина, юным комкором воплотивший в себе «красный вихрь» над Ургой.
Прочие победители барона ненадолго пережили его самого.
В 1922 году в Урге казнили Бодо, премьер-министра нового Монгольского правительства, который одним из первых начал понимать, чем грозит Халхе «революционный строй».
Ещё год спустя, не дожив до тридцати лет, умер Сухэ-Батор, отважный и наивный воин священной Шамбалы.
В той же Урге, тогда уже Улан-Баторе, в 1927 году при тёмных обстоятельствах погиб Щетинкин. Его застрелили не то в пьяной драке, не то по секретному приказу тогдашнего начальника монгольского ОГПУ, знаменитого Блюмкина.
Легендарный вождь сибирских партизан Александр Кравченко через два года после процесса в Новониколаевске, где он был членом трибунала, добровольно сложил все дарованные ему новой властью чины и должности, вернулся в родное село и был убит бандитами на лесной дороге.
Лишь Ярославский, умело приспосабливаясь к сильным мира сего, спокойно дожил до 1943 года и умер в постели. Все посвящённые ему статьи в энциклопедиях и справочниках неизменно заканчиваются одной и той же фразой: «Урна с прахом в Кремлёвской стене».
Неизвестно, как прожила свою жизнь маньчжурская принцесса Елена Павловна, в течение года носившая ещё и титул баронессы Унгерн-Штернберг, но все эстляндские родственники барона постепенно покинули землю предков. Осенью 1939 года, после того, как Гитлер произнёс в рейхстаге речь с призывом к прибалтийским немцам немедленно выехать в Германию, из таллиннского порта отплыли последние 32 представителя рода Унгерн-Штернбергов[100].
Наконец, ровно на три года пережил Унгерна человек, чья судьба осталась навсегда слита с судьбой эстляндского барона – Богдо-гэген Джебцзун-Дамба-хутухта, он же Богдо-хан, «многими возведённый» монгольский хаган и «живой Будда». Он ещё считался повелителем Халхи, давал аудиенции, восседая на «двойном» троне рядом с Эхе-Дагиней и безжизненными глазами слепца глядя на посетителей; к нему ещё являлись на приём члены революционного правительства и подносили дары – тем меньшие, чем выше было положение дарителя, но в этом старце видели теперь только мумию прежнего священного величия. Он был даже не символом власти, а её ширмой, обветшавшей до полной прозрачности и не способной скрыть то, что за ней происходит. Ему оставалось лишь превратиться в мумию настоящую, что и случилось в 1924 году. Старинное пророчество сбылось: восьмой Богдо-гэген оказался последним перерождением Даранаты. Его высушенное, покрытое золотой краской тело торжественно поместили в храме Мижид Жанрайсиг; там оно сохранялось несколько лет, а позднее, когда начались предсказанные Унгерном гонения на «жёлтую религию», превращённое в «шарил» тело последнего ургинского хутухты исчезло из столицы вместе с тысячами других изваяний.