Вечером того же дня Казагранди попросил меня осмотреть заболевшую маленькую дочь Гея и дать заключение, сможет ли она вынести путешествие в тряской телеге за несколько сот вёрст. Мой визит не оставил у меня сомнений, что малышка страдает острым воспалением кишечника и нуждается в абсолютном покое на протяжении, по меньшей мере, двух или трёх недель. Результаты осмотра я немедленно доложил Казагранди. При этом я уже не мог больше сдерживать чувства, испытываемые мною при мысли о той судьбе, которая ожидает эту чудесную семью, состоявшую из двух женщин – жены Гея и её матери – и троих малолетних детей, и я забыл обо всех предосторожностях. Я не только сообщил Казагранди о том, с какой целью Гей и его семья вызваны в бригаду Резухина, но и рассказал обо всех ужасах, свидетелем которых я был со времени взятия Урги бароном Унгерном. Я рассказал Казагранди, что творилось в Урге в первые три или четыре дня после вступления в неё войск барона: десятки изнасилованных и замученных женщин, убитые дети, разрубленные на куски тела стариков; дымящиеся руины посёлка Мандал, чьи жители были истреблены только за то, что не пожелали выставить добровольцев в войска барона при осаде им Урги. Я не скрыл от Казагранди, что помимо своей беспощадности и нечеловеческой жестокости барон ещё и необыкновенно мстителен и никогда не забывает обиды; что причиной убийства полковника Хитрово, который до революции был пограничным правительственным комиссаром в Кяхте, человека старого и немощного, было исключительно то, что он осуждал зверства, учинённые Унгерном во время его пребывания в Даурии. Я объяснил, что отношение барона ко всем, кто не был с атаманом Семёновым во время Гражданской войны и не связан с забайкальскими застенками, отличается подозрительностью и оскорбительным недоверием. Для шайки преступников, дегенератов и мерзавцев, которых он взял из Даурии для участия в своей монгольской авантюре, слово «колчаковец»было уничижительным прозвищем, ругательством. Его помощники и прихвостни, начиная с Резухина, садиста Сипайло, прирождённого уголовника Безродного, и кончая главными палачами и мучителями Бурдуковским и Пермяковым, – все старались превзойти своего хозяина в жестокости и зверствах. Когда наш разговор подошёл к концу, Казагранди выглядел очень расстроенным и взволнованным. Он признался, что испытывает теперь сильные сомнения относительно того, правильным ли было его решение связать свою судьбу и судьбу своего отряда с бароном; пока что он не видел никакого выхода из создавшейся ситуации. Всё же он собирался принять все меры к тому, чтобы в дальнейшем свести к минимуму свою зависимость от Унгерна.