– Здрав будь, атаман-батько!
– Здорово, ребятушки! – сильным, звучным голосом отвечал вновь прибывший.
– Есаулу Ивану Ивановичу здоровьице! – новым криком пронеслось по лесу.
– Спасибо, братцы! – отвечал седоусый есаул.
Между тем острые глаза атамана обежали поляну.
– Не вертались дозорные? – спросил он, обращаясь к трем своим помощникам, стоявшим отдельно.
Старый Волк выдвинулся вперед.
– Не вертались, Ермак Тимофеич. А с ночи ушли. Вот ужо подымется солнышко, полдничать станем, глядишь, и подоспеют молодцы.
– А ты, Михалыч, откедова? Ишь кафтан на тебе еле жив – весь в дырьях. Да и на лице тож царапины да кровь запеклась, – обратился Ермак (так звали атамана) к старику Волку.
Яков Михайлов только тряхнул плечами.
– На разведки ходил я, атаман. Самою чащею пробирался, – вишь, сучья да ветви искровянили рожу. Черных воронов выглядывать ходил…
– Ну, и што ж, выглядел? – живо вскинул на него глазами Ермак.
– Выглядел… Недаром волком меня зовут ребята наши. Инь глаза-то у меня, што у зверя лесного, да и чутье его же… Близко, в десяти всего переходах [верстах] вороны черные. Видимо-невидимо их, што твоя туча. А ведет их боярин-князь Одадуров, воевода царский. К самой голове рати я подползал, в кустах хоронился, да в дуплах дерев… Все выглядел, все высмотрел, батько-атаман. Небось ни один из их не пронюхал, что Михайлов Яков, по коему застенок Малютин плачет, на воеводское пресветлое личико близехонько любовался, – со смехом заключил свою речь старик.
Захохотали и остальные разбойники. Веселым гомоном оживился лес.
– Ай да Волк! Ай да Яков Михалыч! На воеводское личико, бишь, налюбовался! – с нескрываемым восхищением повторяли в группах.
– Молодец, Яша! Век не забуду, – сильно ударив его по плечу могучей рукою, крикнул Ермак, и острые глаза его вспыхнули ярким огнем. – Жалую тебя кафтаном с плеч того воеводы.
– Слышь, робята? Слышь? – так и всколыхнулся Яков, – кафтан мне атаманом княжий пожалован! Стало с самим князем и расправа моя!
– Твоя, подъесаул… твоя, дедка! Што и говорить, заслужил, – отозвались громкие голоса со всей поляны.
– А людей наших не видал, Михалыч? – дав утихнуть крикам, снова обратился к старику Ермак.
Старый Волк хотел ответить и не успел. Топот нескольких десятков копыт послышался в чаще. Точно несколько человек сломя голову неслись на конях по лесу.
Ермак выпрямился и насторожился. Орлиные очи его впились в чащу, как бы прорезывая густую листву деревьев и кустов.
– Ребята, го-то-о-вься! – умышленно замедленным шепотом, но громко и сильно, пронесся вслед затем его голос по поляне.