«Режиссер моего мышления, – ответил Брейер, – который посылает мне образы Берты и моего горящего дома, судя по всему, не подвластен рассудку».
«Но, как бы то ни было, – произнес Ницше, потрясая сжатыми кулаками, – вы должны понять, что все эти мысли, поглощающие вас, не имеют отражения в реальности. Видения Берты, ореол любви и притягательности, окружающий ее, – все это не существует в реальности. Эти несчастные фантазмы не являются частью человеческой реальности. Все видимое относительно, равно как и все известное нам. Мы сами создаем все свои переживания. И все, что мы сами создали, мы сами можем и уничтожить».
Брейер открыл было рот, чтобы возразить, что как раз такие увещевания совершенно бесполезны, но Ницше было не остановить:
«Позвольте мне объяснить, Йозеф. У меня есть друг – был друг – Поль Рэ, философ. Мы оба верили в то, что бог мертв. Он пришел к выводу, что жизнь без бога не имеет смысла, и горе его настолько велико, что он заигрывает с суицидом: для удобства он постоянно носит на шее флакон с ядом. Но для меня безбожие – повод для радости. Я купаюсь в свободе. Я спрашиваю у себя: „Если существовали боги, зачем было создавать что-то еще?“ Понимаете, о чем я говорю? Одна и та же ситуация, одна и та же информация – но две реальности!»
Брейер удрученно вжался в стул. К этому моменту он был так расстроен, что даже упоминание Поля Рэ не могло его обрадовать. «Но я снова повторяю вам, что все эти аргументы меня не убеждают, – пожаловался он. – Какая польза в этих философских измышлениях? Даже если мы и изобретаем реальность, разум наш устроен так, чтобы мы не знали об этом».
«Но взгляните на вашу реальность! – запротестовал Ницше. – Одного внимательного взгляда достаточно для того, чтобы понять, насколько она надуманна и абсурдна! Посмотрите на объект вашей любви – эту калеку Берту, – какой рационально мыслящий мужчина мог бы полюбить ее? Вы рассказывали мне о том, что она часто глохнет, что у нее появляется косоглазие, что она узлами скручивает руки и плечи. Она не может пить воду, не может ходить, не может говорить по утрам по-немецки, иногда она говорит по-английски, иногда – по-французски. Как понять, на каком языке с ней общаться? Ей бы объявление напечатать, как в ресторане, с анонсом «languedujour»[15]. – Ницше широко улыбнулся, крайне довольный собственной шуткой.
Но Брейеру было не до улыбок. Он мрачнел на глазах:
«Зачем вы так оскорбительно отзываетесь о ней? Вы никогда не называете ее имя без того, чтобы не добавить „эта калека“!»
«Я всего лишь повторил, что вы рассказывали мне». «Она действительно больна, но ее болезнь – это еще не вся она. Помимо этого, она исключительно красива. Когда идешь с ней по улице, все головы поворачиваются в твою сторону. Она умна, талантлива, это очень творческий человек – прекрасный писатель, искушенный критик, добрая, чувствительная и, я уверен, любящая женщина!»