— Я… там… живу… — прошепелявил разбитыми губами Андрей.
— Да ты че?! — не поверила блондинка, та самая, что начинала погоню по катакомбам. — Слушай, а что там сейчас, казарма? Нам говорили, что грязные мужики устроили там казарму.
— Там сейчас игорный дом, — с некоторым трудом ответил бывший его управляющий. — Мы постарались сохранить исторический облик: и ягуаров, и фрески, и клепсидру поставили, а этих членов в подвале там — сколько вашей душе угодно, и если здесь есть выход в катакомбы…
— Это не члены! — обиженно прижала ушастую фитюльку к обнаженной груди весталка. — Это, между прочим, Приап, такой древний божок. У нас у каждой был Приап, мы с ними играли.
— Полный подвал Приапов, — заверил Андрей, осторожно оглядывая юные конопатые, с белесыми ресницами и подростковыми прыщами мордашки, со всех сторон с интересом тянущиеся поглядеть на человека с поверхности. — Отведите меня туда, хватит на всех.
— Так, я чего-то не поняла, — нервно перебила тренерша, пытаясь протиснуться к Андрею с мечом в руке. — Мы его четвертовать собираемся сегодня, или как?
— Ну-у! — капризным хором заныли сорок три девичьи глотки. Можно было подумать, что их зовут ужинать во время дискотеки.
— Четвертовать его мы не будем!
Откуда— то сверху упал луч утреннего света. Один-единственный луч, но когда светит настоящее солнце, даже самые черные и шероховатые поверхности не смеют не отразить животворные стрелы Благодатного Гелиоса. Поэтому даже в самом темном подвале на секунду становится чуть светлее, и если вы в этот момент заряжали фотоаппарат, можете смело выбрасывать кассету с пленкой.
По раздвижному металлическому трапу, спускавшемуся сверху совершенно бесшумно, в катакомбы опускалась прекрасная Феминистия, в девичестве Пульхерия. За голенищем у нее поблескивал стилет, а в глазах играли те отблески, на которые щедро адское пламя. Она всегда так выглядела после убийства, но даже в эти минуты не теряла головы.
— Этого вы четвертовать не будете! — тоном приказа повторила она. — Потому что этот нам еще очень понадобится!
* * *
— Почему женщины? — говорила Пульхерия сидящему по левую руку от нее Андрею.
По правую находилась тренерша, не сводящая с лейтенанта недоброго взгляда. Она шмыгала носом и явно не забыла позорный удар между лопаток. Хорошо, в следующий раз я тебя зарежу, взглядом ответил Теменев.
— Почему в политической борьбе сделана ставка на специально подготовленных женщин? Это же элементарно.
— Hoc est simplicissimum[31], — кивнул Андрей. — Женщины не интересуются политикой.
— Неплохо, — похвалила прекрасная матрона, — кроме того, женщина хладнокровна и безжалостна, неутомима и неподкупна, не подвержена пьянству и азарту.