Почувствовав, что муж готов рассвирепеть, Айшат поспешно согласилась:
— Нет тут никакого дяди, это Древняя Греция.
— Древний Рим! — наставительно поправил Хромин. — К тому же вряд ли твой дядя лазает по стенам и матерится. Не нравится мне все это, Алазань, совсем не нравится.
— Ну, я же здесь. — Айшат, решив не концентрировать внимания на мелких грамматических ошибках в произнесении ее имени любимым, распахнула объятия и тут же сомкнула их, временно обездвижив санитарного инспектора.
Инспектор вздохнул, вернее, попытался вздохнуть, крепко стиснутый поперек грудной клетки. Всюду одно и то же вне зависимости от страны и тысячелетия. Машка рассуждала точно так же. Стоило ей рассказать о возможности реорганизации санэпидслужбы и массовых увольнений, о наездах тамбовцев или осторожно спросить, убивают ли вице-губернаторских зятьев так же часто, как шоферов, и Машка немедленно лезла целоваться, аргументируя свой порыв следующими словами: «Ты только-только мой, никому я тебя не отдам, не бойся, я здесь, слышишь, здесь». Слышу, слышу.
— Это, конечно, очень хорошо, что ты здесь…
Раздавшийся внизу громкий стук в обитое по краям медью окошко двери гулко отдался по всей двухэтажной халупе. Замер шорох за окном. Замерли любовники под пиджаком. И только где-то на первом Этаже послышался голос Апатия:
— Иду, иду! Сейчас, сейчас!
— Тень… — неясно пробормотал Хромин, перевел взгляд с окна на дверь. — Белая тень.
— Contradictio in adjecto[12], — шепнула Айшат, проявляя недюжинные познания в логической риторике.
— Silentium[13]! — огрызнулся Хромин. — Тихо ты! Помещение внизу, судя по тяжелым шагам и звону оружия, быстро заполнялось хорошо вооруженными людьми. Что-то угодливо лопотал хозяин, а затем громовой бас, бас настоящего латинянина, не привыкшего шутить с вольноотпущенными рабами, вопросил:
— Где этот человек?
— Наверху, — суетился Апатий, пытаясь лицом выразить и услужливость, и сознание серьезности момента и одновременно заслонить недописанную шифрограмму для ассирийского резидента, которую по недосмотру не убрал со стола. — Только не один он там, господин декан, а с дамой…
— Центурион! — внушительно уточнил вошедший, поправляя тяжелый шлем на голове. Этим он как бы намекал, что хотя в харчевню втиснулось не более десятка вооруженных воинов, но кто знает, сколько еще толпится на улице.
— Десятник? — переспросила Айшат. Ей сразу представился заляпанный цементом строитель, распекающий ораву плотников.
— Сотник, — поправил Хромин, в свою очередь представив, как в древнеримскую столовку вваливается казачий атаман в папахе с красным околышем и нагайкой у бедра. — Поглядим-ка, что там у нас за окном.