Хрум, хрум, хрум! — послышалось в темноте.
— Вот солдаты идут. Потрудись, дорогая, чтобы меня никто здесь не видел.
— Стой! Стой! — послышалось в темноте. Рабы стали.
Подобрав подол туники, чтобы не защемило дверцей, гордая римлянка спрыгнула на дорогу. Пнула для порядка ногой левого переднего раба и пошла навстречу когорте, застывшей, ощетинившейся копьями на перекрестке.
— Не признали? — Специально прихваченным с собой спецфонарем она осветила свое лицо, на минуту откинув кисейное покрывало.
По рядам легионеров прошел приветственный ропот. Лицо римлянки было столь же прекрасно, как ее голос, как горящие черными угольями глаза.
— Феминистия! Да, сама Феминистия! — шептали безусые мальчишки в шлемах.
— Кто такие?
— Когорта центуриона Пессимия! — отрапортовал какой-то декан с левого фланга. — Направляемся в город для сдачи пленного варвара, захваченного ценой многочисленных подвигов в харчевне Апатия.
— Пленного? — переспросила прозванная Феминистией. — Пессимий что, совсем уже спятил? Где же он?
— Не можем знать! — так же четко и радостно ответил все тот же декан. — Остался творить обыск и допрос, заподозрив содержателя заведения в непатриотических настроениях, мздоимстве и сокрытии постояльцев.
— Ладно, с этим косноязычным я сама поговорю. Дайте-ка поглядеть на вашего пленного.
Строй легионеров расступился, и тонкая изящная брюнетка бесстрашно прошла к большой деревянной клетке на грубых колесах. В клешнях деревянных зубьев, перевязанный, где только можно, веревкой, содержался огромных размеров бородатый мужичина с бритой головой и абсолютно голый. При виде Феминистии он хрипло зарычал сквозь веревки. Не обратив на это внимания, матрона внимательно рассмотрела его руки.
— Куда его? В цирк?
— По указанию кесаря и воле народа плененные и беглые варвары служат материалом для развлечений первой степени.
— Это в ров со львами? — переспросила она равнодушным голосом у декана и кивнула в сторону носилок. — Проводи-ка меня!
Обрадованный высоким вниманием, разговорчивый декан побежал вперед и, предупредительно раскрыв дверцу, галантно преклонил колено, чтобы госпожа могла, как по ступеньке, подняться в экипаж. И вдруг с удивлением почувствовал, как тонкие женские пальчики берут его за пряжку ремня.
— Не в службу, а в дружбу, — прошептала Феминистия на ухо изменившемуся в лице вояке, — проследи, чтобы этого зверя кинули на вторую степень развлечения. Львы порвут его, и все, а я хочу еще посмотреть на это тело. Пусть побегает с оружием, подерется. Ты ведь постараешься, мальчик?
* * *