— С чего ты взяла, что он вообще не умер на чужбине, дорогая?
— О! Мои люди вняли особым указаниям, и вот недавно я получила весть с северных границ. Этот талантливый, но не от мира сего человек пал жертвой собственной страсти. Его не испугали проскрипции, изгнание он воспринял просто как возможность практиковать свои безмерные познания в далеких странах. Но страсть к учительству неискоренима. И когда где-то там, у готов, он наткнулся на пытливого римского юношу, то не смог устоять…
— Ну конечно, — хмыкнул скрывающий.
— А вот это меня не волнует! — вспыхнула скрытая в полумраке женщина. — Я с ним спать не собираюсь!
— Да уж надеюсь, — повторно хмыкнул собеседник.
— Пойми, нашему движению нужен мозг этого человека. Мы не знаем, когда он понадобится, но да упасет нас Меркурий хитроумный, чтобы в решительный час нам не пришлось советоваться со славным Пессимием или другим преданным нам телом, но не умом, за отсутствием такового, служакой!
Послышалась конская поступь, и, выглянув в окошко, пассажиры могли наблюдать двух встречных всадников в плащах и тогах, на белых лошадях. Через седло у того, кто был повыше и потемней волосами, лежало бесчувственное женское тело. Не удостоив взглядом носилки, они проскакали мимо.
— Патриции развлекаются, — прошептала гордая римлянка, сверкнув глазами. — А потом возникают дурацкие легенды о драконе, пожирающем крестьянок по ночам. О, клянусь Дианой, уничтожительницей мужчин…
— К делу! — воскликнул ее спутник. — Ты и вправду веришь донесениям своих агентов?
— Апатий не мог ошибиться, — просто ответила она. — Я была еще несмышленой девчонкой, когда отец водил меня на Форум слушать выступления великого ритора, а Апатий уже служил у нас, и память у него, старого контрабандиста и шпиона, превосходная. Человека он может забыть, но ювелирное изделие — никогда.
— Неужели вся твоя уверенность базируется на золотой безделушке с сапфиром? Ведь перстень он мог подарить, потерять, выменять на оливковое масло которого, как известно, не производят за пределами Римской империи. Его могли у него украсть…
— Никогда! — пылко возразила темпераментная собеседница. — Мой отец никогда бы не поверил этому. Не забывай, ведь этот отстраненный от жизни философ в совершенстве владеет приемами фехтования известными лишь избранным в разных частях света. Еще никому не удавалось обезоружить его, а уж отнять фамильную драгоценность, по преданию хранящую свет знания и дарующую особую проницательность, и вовсе немыслимо.
— Знавал я одного искусного фехтовальщика, — скептически, как настоящий циник, пробормотал мужчина, поплотнее запахиваясь в плащ, — его убили, сбросив с крыши ему на голову обыкновенное полено.