Мы болтали, Подаркин рассказывал о закулисных курьезностях и обещал при случае бесплатно провести нас на концерт. Все остальные спокойно занимались своими делами: субтильный угрюмец чертил какие-то узоры палочкой на земле, Настасья, явно запавшая на кинопродюсера Армена, старательно его очаровывала, Лиана молча ела суп, манекенщицы приглушенно беседовали о чем-то своем… И вдруг я заметила, что взгляд каждого из них все чаще останавливается на мне. Как будто бы компания только изображала расслабленность, как будто бы вечернее меланхоличное поедание супа было лишь прикрытием для чего-то более важною, о чем нам с Настасьей рассказывать не собирались. Мне даже стало как-то не по себе — создавалось впечатление, что компания что-то ждет от меня. Хуже всех умела притворяться красавица Лиана, в ее глазах я с ужасом увидела неприкрытый голод.
Внимательный и голодный взгляд — мурашки по коже. Мне совершенно не к месту вспомнились страшные истории о вампирах и упырях — возможно, находись мы в привычных условиях Москвы, я бы развеяла нахлынувший страх внутренним циничным хохотком, но почему-то поднимающаяся из сырых ущелий пряная южная тьма полностью блокировала мое чувство юмора.
Эх, Настасья, во что мы с тобой опять ввязались?!
И тут же одернула саму себя — все в порядке, дурочка, успокой свои сомнения, делай, что они тебе говорят, Шурик плохого не посоветует…
Настасье же, похоже, было все равно — теперь уже было непонятно, кто кого обхаживает — Армен Настю или она его…
— А почему ты не ешь суп? — спросил Подаркин.
Вздрогнув, я посмотрела на неаппетитную остывшую жижу. С детства питаю нелюбовь к супам, видимо, из-за того, что болезненно-худенькую меня ими старательно пичкали. К тому же, адреналин новых впечатлений был куда сильнее чувства голода.
— Наелась, — я осторожно поставила тарелку на землю.
К моему удивлению, Подаркин поднял тарелку и упрямо протянул ее мне.
— Так не годится. В нашем лагере есть определенные правила. Полноценно питаться должны все.
— Что за странные правила? А если кто-то на диете? — Я кивнула в сторону моделек.
— Неважно, — серьезно сказал Подаркин, — ты должна понять, что уклонение от пищи — это проявление эгоизма. Если ты заболеешь, то мы будем вынуждены прервать медитативные тренировки, чтобы сопроводить тебя в город.
— Я просто супы не люблю, — с извиняющейся улыбкой призналась я, — если ты настаиваешь, то у нас с собой имеется некий провиант. Могу и тебя угостить.
Павел и на этот раз остался непреклонным. Его лицо было знакомо мне по десяткам примитивных ярких клипов, муссируемых музыкальными каналами. В клипах Подаркин был довольным, дебиловато улыбающимся, в рубахах и джинсах «кислотных» расцветок. Сейчас же он без улыбки смотрел мне в глаза, и от этого становилось как-то не по себе. К тому же краем глаза я заметила, что к нам приближается Шакти, на которой не было ничего, кроме отточенного горным солнцем загара. Я вдруг почувствовала себя загнанным зайцем в логове хищников.