— Ночью? — приподняла брови Шакти. — Это несерьезно. Можете остаться переночевать. Мы ничего вам не сделаем, правда. Утром пешком дойдете до дороги, а я вызову для вас такси.
— Еще чего! — хмыкнула я. — Уж лучше я ноги в ночных горах переломаю, чем еще хоть на минутку останусь в такой компании, как ваша!
* * *
— Настасья, потерпи, потерпи, — шептала я одурманенной наркотиками подруге, — вот только доберемся до аэропорта. И махнем на Гоа, к океану.
Мы сидели на обочине дороги, далеко внизу мерцающими огнями переливался город. Хорошо еще, что на правах трезвенницы оказалась я, а не Настасья — с ее врожденным топографическим кретинизмом мы вряд ли нашли бы дорогу обратно.
Земля была теплой и сухой, звезды — огромными и низкими. Мне хотелось спать, а Настасья то неразборчиво пела какой-то французский шансон, то начинала постанывать, словно от еле уловимой боли. Я гладила ее по плечу и полусонно уговаривала:
— До рассвета осталось совсем немного, терпи. Это я во всем виновата. Но, честное слово, я не думала, что так оно будет. Я просто хотела избавиться от… Ох, да что там, все равно ты сейчас не соображаешь ничего. Так уж и быть, разрешу тебе походить по магазинам… Нам надо радоваться, что мы отделались так легко.
Ведь страшно и предположить, в какие неприятности могли вляпаться две почти абсолютно голые девушки — блондинка и брюнетка, оказавшись среди ночи в малонаселенном районе загадочной Индии.
* * *
Несколькими месяцами позже, в стылой предновогодней Москве, эта странная история получила продолжение — вернее, логическое завершение.
Дело было на елочном базаре. В очередной раз моя практичность воевала с Настиной расточительностью и болезненной тягой к красивой жизни. Обледеневшими губами Настасья доказывала мне, что миниатюрная голубая ель — это в сто раз лучше и аристократичнее, чем просто пушистая лесная елочка. Мне же казалось бессмысленным украшать скоротечный праздник столь дорогим атрибутом, которому в итоге все равно было суждено оказаться на помойке.
В тот момент, когда я уже готова была вцепиться упрямице в волосы, в наш экспрессивный диалог вмешался голос со стороны:
— Девушки, купите елочные игрушки! Handmade.
Я бы не обратила на торговца внимания, если бы только голос его не показался мне таким знакомым.
Обернулась — так и есть, Шурик.
Чертов Шурик, обида на которого не прошла и со временем.
В безразмерной ушанке, видавшем виды тулупе и огромных валенках, Шурик перетаптывался возле раскладного столика, на котором толпились убогие уродливые Дед Морозы, упитанные Снегурочки и кривоухие зайцы, сделанные самым топорным образом из ваты.