— Что вы имеете в виду, Джошуа, дорогой?
— Я ранен, да, — он попытался приподняться в постели, — но я не мог поступить иначе. Я лишь сожалею, что испортил вам праздник, мисс.
— Пустяки, — улыбнулась красавица. — Зря вы так волнуетесь.
— Но честь! Согласитесь, что этот испанец вел себя очень нагло. Элен не хотела с ним танцевать, да, по-моему, и видеть его было ей неприятно.
Лавиния перестала улыбаться.
— Поймите, вы напрасно волнуетесь, Джошуа, уверяю вас.
Юноша откинулся на подушки. Лавиния достала из складок платья небольшой пузырек и, оглянувшись, вылила его в чашку, стоявшую на столике рядом с постелью больного. Он продолжал о чем-то бормотать, закрыв глаза.
Еще раз оглянувшись, Лавиния протянула ему чашку.
— Вот, выпейте, вам надо успокоиться.
Джошуа недоверчиво поглядел на питье, но, находясь под влиянием магнетического взгляда Лавинии, выпил.
— Ну вот и прекрасно. Теперь вам надо заснуть.
— Но вы не сердитесь на меня, мисс? — потянулся он к ней с подушек.
— Нисколько. Я даже благодарна вам за тот рыцарский поступок, который вы решили совершить именно в моем доме.
Встретившись в гостиной с миссис Стерне, она сказала ей:
— Джошуа чувствует себя неплохо, но на вашем месте я бы все-таки вызвала лекаря. Кто тут у вас живет поблизости?
— Мистер Эберроуз.
— Вот и отлично, он хороший врач. У него лечился мой отец.
Миссис Стерне поблагодарила гостью и, когда та уехала, немедленно послала за доктором.
Доктор Эберроуз осмотрел Джошуа, никакого ухудшения, конечно, не обнаружил, но на всякий случай дал молодому Стернсу хлебнуть своего личного, всему городу известного бальзама.
Тем не менее ночью сыну банкира стало хуже, к утру у него начался жар, а к вечеру следующего дня он скончался от сердечного приступа.
* * *
— Вы довольны вашим новым гардеробом? — спросил «людоед» за завтраком свою пленницу.
— Да, в присланном вами сундуке есть очень хорошие вещи, но я ничего не смогла себе подобрать.
— Почему же? — В этот раз для разделывания куска мяса бывший испанский гранд применил более цивилизованные приспособления, чем пара кинжалов.
— Если я что-нибудь надену, я почувствую себя соучастницей ограбления.
Дон Диего насупился, лицо его потемнело, но он сдержался и лишь машинально погладил свои усы.
— Знаете, мисс, что я придумал?
— Любопытно будет послушать.
— Вы мне давно надоели, но отдать вас солдатам или повесить я не могу из жадности...
— Приятно слушать разумные речи.
— ...Так вот, отныне, всякий раз, когда вам заблагорассудится меня оскорбить, я не стану шуметь и портить свою мебель. Я буду просто доставать лист бумаги, на котором я написал мои предложения вашему папаше, и к уже намеченным ста тысячам выкупа буду добавлять еще по тысяче песо.