Она потянула носом воздух и ясно почувствовала залах горелого. Печенье!
Мэри Джо поспешила на кухню. Из печи валил густой дым. Она выдернула противень с печеньем, которое почти все обуглилось. Две штуки почернели меньше остальных.
Мэри Джо закусила губу, чувствуя, что не просто расстроилась. Она посмотрела на руки, увидела, как они дрожат, и поняла, что это вовсе не из-за печенья. Она легко может замесить новую порцию. Все равно в такую погоду ей больше нечем заняться.
Разве что лошадью незнакомца. Отряд не нашел ее, иначе Мэтт Синклер обязательно сказал бы, да и поиски вел бы более настойчиво.
Что она делает, пряча убийцу? Человека, который застрелил другого не в порыве гнева, а с хладнокровным расчетом. Застрелил в упор. А она волнуется, что отряд, обнаружив лошадь убийцы, вернется. И найдет его самого!
Почему она защищает его? Ведь этим она старит под угрозу сына, себя, все, что пыталась здесь построить.
Мэри Джо отставила противень и повернулась к Джеффу.
— Возможно, ты еще спасешь парочку.
— А как же раненый? Ему нужно поесть.
— Я готовлю ему бульон. — Мэри Джо услышала, как в ее голосе прозвучало нетерпение — или это был страх? Взглянув в лицо Джеффу, она туг же пожалела об этом. — А пока отнесу ему стакан молока, — сказала она. — Ты поешь печенья, какое найдешь. Позже я приготовлю окорок.
В доме было свежее молоко от их коровы Цирцеи — первого приобретения на ранчо. Мэри Джо налила из кувшина полную кружку, подошла к двери спальни и, постучав, через несколько секунд открыла ее, Уэйд Фостер снова сидел на краю кровати, укрывшись до пояса простыней. Бледное напряженное лицо покрывал пот. Рот был мрачно сжат. Должно быть, он встал и подошел к двери, чтобы послушать.
— Почему вы им не сказали?
Закрыв дверь, она прислонилась к косяку.
— Не знаю.
Он прищуренно разглядывал ее, стиснув зубы.
— Вы говорили, что убили троих, — она сказала то, что не могла не сказать.
Выражение его лица не изменилось. Он ждал, не проронив ни слова.
— Шериф сказал, что нашел человека, застреленного в упор. Это вы…
— Да, — бесстрастно ответил он.
— Почему? Он собирался убить вас?
— Он молил меня о смерти, мэм, — холодно ответил Фостер. — Я подошел к нему, приставил ружье к горлу и выстрелил.
Глаза его ожили от гнева, боли и вызова. Она увидела, что все эти чувства борются в нем, сливаясь в один яростный поток.
— Пусть ваш сын вернет отряд, мэм, — сказал он.
— Мне пока не доводилось сталкиваться с человеком, который бы так стремился попасть на виселицу.
Она попыталась справиться с дрожью в голосе. Не показывай ему свою слабость. Но она знала, что он говорит ей не всю правду. Не мог же он получить эти рамы после того, как убил человека. Он ведь сам был ранен, почти смертельно, и ему, должно быть, понадобились последние силы, чтобы поднять ружье и выстрелить. Так почему же он теперь пытается спровоцировать ее, призывая вернуть шерифа? Неужели ему действительно хочется умереть?