— Мередит, вы прелестная и весьма занятная девушка, — сказал он своим медлительным низким голосом, и все ее чувства запели от возбуждения, к которому она никак не Могла привыкнуть.
Но у нее не было времени задуматься над этим — его губы встретились с ее губами и из его груди вырвался легкий стон. Она не могла удержать своего, желая еще более тесного союза их тел. Она ощутила, как под его одеждой ходят мускулы, и его с трудом сдерживаемая страсть воспламенила ее сердце. Вопросы и рассуждения исчезли в голодном огне, с новой силой и яростью вспыхнувшем между ними. Он закрыл ей губы поцелуем, и его язык, ненасытный, жадный, ищущий язык проник в ее рот.
Он был встречен с такой же жадностью. Мередит и не знала, что поцелуй может обладать такой силой, может расплавить ее до костей. Между ними бушевала неодолимая стихия, подобная океану, бьющемуся в утесы, или урагану, с корнем выдирающему деревья. Было невозможно удержать ее.
Ее руки скользили вверх по его груди, чувствуя бугры мышц под рубашкой, и коснулись гладкой кожи там, где у шеи полотно раздвигалось застежкой. Не чувствуя стыда, она продолжала ощупывать его, очарованная каждой черточкой его стройного сильного тела, и удивляясь тому, как ее собственное тело реагирует на ее прикосновения к нему. Чувства, как порывы поднимающегося ветра, с нарастающей силой разливались по ее венам, стремясь проникнуть во все уголки ее тела, и бились внутри нее, как волны бьются в створке ракушки.
Он оторвался от ее губ и языком прочертил огненную дорожку к глазам. Он ласкал ее кожу с дразнящей нежностью, с той нежностью, которая так удивляла ее. Она подняла взор и, заглянув в его темно-синие глаза, увидела в них немое удивление.
Ее руки двинулись дальше, от шеи вниз по спине, желая более полно ощутить его тело, но он вздрогнул и отшатнулся. В течение двенадцати лет ни одна женщина не касалась его спины.
— Вы не знаете, что делаете, Мередит, — в его голосе были и стон и мольба, и еще более заметным стал его протяжный выговор.
Восторг плясал в его глазах.
— Я думаю, наверное, — сказала она медленно и лукаво, — я знаю.
Но она не знала. Несомненно, она была девственницей. Это было очевидно по тому, как рассеянно и подчас даже испуганно она отвечала на его первые поцелуи. Для женщины-интриганки она была удивительно невинна во многих вещах. В ней была какая-то проказливая стыдливость. Он знал, что эти слова противоречат друг другу и не думал, что такая комбинация возможна. Но теперь убедился, что всякое бывает. Ее руки исследовали его тело с нерешительностью, которая успокаивала и возбуждала одновременно, а глаза ее — пытливые и испуганные — напоминали глаза вспугнутого оленя. Он хотел ее. Он нуждался в ней, как никогда ни в чем не нуждался, и все же не мог быть с ней.