— Вы для меня всегда будете капитаном.
— Ну так не забудь об этом, — сказал Квинн, улыбкой опровергая значение своих слов. — А эта девушка?
— Я посмотрю, что можно сделать.
— Плевать, сколько это будет стоить. Если моих денег не Хватит, я вам потом верну.
— Только не говори мне, что ты влюбился.
— Нет, я… она просто чертовски всем напугана. Голос Квинна смягчился.
— Я поговорю с мисс Ситон. — Его губы изогнулись в усмешке. — Она, наверное, очень хорошенькая.
Кэм застыл. У него мелькнула мысль — привыкнет ли он когда-нибудь к едким замечаниям Квинна. По опыту он знал, что внимание белого мужчины к черной женщине всегда означало насилие. Но ведь это был капитан, человек, который вернул его к жизни…
— Да, — медленно сказал он, — хорошенькая.
Квинн смотрел Кэму в глаза и знал, о чем тот думает. На мгновение ему стало грустно оттого, что и через три года Кэм не мог сразу ему поверить. Но ведь у Кэма вся жизнь ушла на то, чтобы вырастить в себе недоверие и подозрительность. Он положил руку Кэму на плечо.
— Ей богу, мы ее получим.
— А если она откажется продать?
Квинн знал, что Кэм имел в виду Мередит Ситон. Но зачем отклонять выгодное предложение?
— Не откажется, — ответил он достаточно уверенно. Весь день он думал о ней и пришел к выводу, что она была действительно такой, какой казалась. Если это она была в то утро на палубе, значит, из-за тумана, радуги и его собственной усталости она показалась ему тем, чем на самом деле не была. Он поговорит с ней сегодня вечером и предложит за Дафну такую цену, что мисс Ситон не сможет отказаться.
Устав от своей комнаты, Мередит отважилась выйти на палубу, решив, что Девро, наверное, уже в постели. Неужели этот проклятый капитан никогда не спит? Кажется, когда бы она не появилась, он всегда оказывается рядом: завтрак, обед, ужин. Всякий раз ей казалось, что его глаза сверлят ее, выискивая секреты, но никогда не раскрывая себя. Его глаза всегда были одинаковыми, только временами становились чуть уже. Губы часто меняли выражение, но передавали всегда одно и то же: любопытство, самодовольство, насмешку, издевку.
Она часто думала о его портретах, которые она написала: о тепле, которое излучало молодое лицо, и о холодном выражении того, кто повзрослел. Неужели ребенок так заблуждался? Ей хотелось выяснить это, может быть, снова поговорить с ним, но в ней самой происходило что-то ужасное. Он обращался с ней, как никто и никогда. Из-за него она становилась слабой, все внутри превращалось в желе, тогда как вообще-то ничего подобного с ней не случалось. Раньше она не была трусливой. Она убеждала себя, что это была только предосторожность. Он заставлял ее вести себя так, как она и не подозревала раньше, что может, так, как совершенно не подобало той Мередит, которую она так старательно создавала.