Радость и надежды ослабевали по мере того, как поезд удалялся от Атлантического побережья. Досаждала томительная жара августа, а копоть и пыль не давали возможности открыть окна. В вагоне она оказалась единственной женщиной, а Дэйви — единственным ребенком. Удивительно, размышляла Эйприл, война закончилась, но мужчины до сих пор в форме. Неужели она не напоминает им о пережитых трагических событиях?
А между тем послевоенная суматоха все еще продолжалась. Одни, демобилизовавшись, возвращались домой, другие были заняты поисками пристанища. Каждый куда-то спешил. Многие испытывали чувство неудовлетворенности и даже озлобленности. Четыре года ожесточенных боев не прошли бесследно. Да и работу найти было непросто. В этих условиях Запад притягивал, как никогда прежде.
Среди пассажиров выделялись двое мужчин. На них были штаны, какие носили конфедераты. Скорее всего, возвращаются из плена, решила Эйприл. Они не отвечали на колкости и насмешки окружающих. Удивляясь их выдержке, она внимательно наблюдала за ними и не могла не заметить, что один из них небезразличен к обидам. Странно — освободились месяц назад, а едут только теперь. И почему в одежде, доставляющей им столько неприятностей?
После особенно ожесточенной порции насмешек, нацеленной, по мнению Эйприл, на то, чтобы втянуть южан в драку, из которой они едва ли могли выйти победителями, она велела Дэйви оставаться на месте, а сама пошла в конец вагона, где вокруг незадачливых конфедератов сгрудились янки-северяне. Увидев ее, злобствующая группа мужчин расступилась.
Не обращая внимания на их недобрые взгляды, Эйприл остановилась напротив южан. Она сразу увидела крепко сжатые кулаки одного и безучастное выражение на лице другого.
Несмотря на то, что вагон был переполнен, одно место рядом с ним пустовало.
За два дня пути пассажиры, как водится, перезнакомились. Узнав, что Эйприл потеряла на войне мужа, все оказывали ей знаки внимания, играли с Дэйви. Как это часто бывает, сообща трапезничали, и только конфедераты держались особняком.
— Ничего, если я присяду? — спросила она тихо.
В глазах южанина постарше — ему история молодой вдовы тоже была известна — мелькнуло удивление.
— Будем рады, мэм, — ответил он приветливо и встал, не сводя, однако, настороженных глаз с набычившихся янки.
Эйприл оглянулась и, увидев недовольные лица, насупленные брови и злые глаза, нахмурилась.
— Война закончилась, — сказала она громко, и голос ее дрогнул. — Думаю, достаточно жестокости, ненависти и смертей…
Она запнулась на последнем слове. Ее волнение больше, чем что бы то ни было, заставило возбужденных северян вернуться на свои места.