— Лезем, боярыня!
Цепной пес Злоб выбрался из будки, забрехал, привязанный, — молодцы, девчонки, не подвели! Страшен пес, зубаст, лапы толстые, хвостище косматый. Из пасти пена! Как есть волкодлак-оборотень. Худо б было, ежели б не привязан был. Ну, а так — пусть себе лает! Только, конечно, поспешать надо.
На веревку изорвали Гришанин сарафан — не жалко ему носить его, что ли? — перебросили чрез тын… Спустились! Ух, и ловка боярыня, словно каждый день по веревкам лазит! Гришане-то боязно поначалу было, а эта… Уж и не скажешь, что не столь давно слезы лила-проливала!
Спустившись — ноги в руки — и к лесу. Гришка впереди — на коленки голые рубаху натягивал — стеснялся, за ним боярыня, плат по пути потеряла — волосы светлые на ветру растрепались, вьются. Обернулся Гришаня — не Софья то — валькирия-дева!
В лес вбежав, остановились. Нет вокруг никого! А холодно, между прочим, особливо Гришане, в рубахе-то одной поди-ка, побегай…
— Где ж они? Где… Если б знать.
А! Вот, кажется, лошадь заржала. Ага… И тени какие-то в лесу, близ, замаячили…
А вдруг — не те? Вдруг шиши какие лесные, шпыни ненадобные?
Гришаня ветку увесистую с земли поднял, что попалась под руку, вернее — под ногу, за березу толстую спрятался, ежели что… Софья тоже затаилась. Ждали.
— Эй, Гри-и-иша!!! Со-о-офья!!!
Закричали тени-то… Свои!
Боярыня первой навстречу кинулась — волосы по плечам, валькирия!
— Олег!
— Софья…
— Ну, ну! Хватит целоваться-то, успеете. Одежку скорей давайте, замерз однако.
Вскочив на приготовленных лошадей, поскакали. Быстро скакали, проворно. Хоть и не ждал Олег Иваныч столь рано погони, однако Гришаня подгонял — сказал, что обязательно скоро погонятся, и солнце взойти не успеет. Почему так — не сказывал, но говорил уверенно, видно, знал что-то.
— Где, ты говоришь, Ставр-то с людями? — на скаку кричал отрок Олексахе.
— В монастыре мужском, Мирожском, рядом тут, за холмом только.
— Поспешать надо, им собраться недолго. А дорога тут одна.
Как в воду глядел отрок!
Далеко еще было до рассвета — едва Гришаня с Софьей к лесу припустили — как открылись ворота обители женской. Выскочила на коне послушница, разъяренной игуменьей за боярином Ставром посланная. В Мирожском Ставровы люди не долго не копошились. Услыхали только про побег Софьин, собрались споро.
Ставр на скаку усмехался. Нехорошо усмехался — короткий путь знал. Никуда от него Софья не денется, как и вызволители ее, курвины дети. Перехватим, ужо посчитаемся!
Со злостью хлестнув плетью коня, боярин махнул своим людям, чтоб не пропустили лесную повертку. Она, повертка-то, путь скрадывая, к самой реке выходила, к мосту. А уж мост миновать те никак не могли бы, хоть и неширока речка — да не лето! И не зима — лед-то стаял почти.