— Ну, пойдем куда, ребята?
Оба — Матоня и молодой Олелька — разом кивнули. Они уже были изрядно навеселе, а после корчаги перевара и Баба Яга Еленой Прекрасной покажется.
— У нас на коче, в носовой каморе, нет посейчас никого, — возбужденно зашептал Олелько. — Все в избе ночуют.
Туда и пошли.
— Ну, заходи, — поднявшись на борт коча, кивнул Евдоксе Матоня. — Олелька, подождешь чуть?
— А чего ждать? — расхохоталась Евдокся. — Разве втроем тесно будет? Пошли уж вместе, али стесняешься?
Матоня лишь утробно заворчал.
Зайдя в каморку, вдовица скинула шубу и опустилась на узкий рундук, задирая вверх ноги. Олелька проворно сорвал с нее штаны, уступил место Матоне, сам же пристроился к вдовице сзади. Пахло перегаром и гнилью. Несмотря на холод — натопленная с утра печка давно выстыла — со всех троих крупными каплями стекал пот. Евдокся довольно стонала, извиваясь в объятиях двух нетерпеливых любовников, ну а те уж старались, как могли. Коч, правда, не трясся — надежно вмерз в землю.
Наконец, обессиленный, Матоня отвалился в сторону. Подтянув штаны, прислушался: за бортом уныло выл ветер. Хороший ветер. И костер хорошо горел рядом с «Николаем Угодником»… Рядом с «Николаем Угодником». А ведь «Николай Угодник» —самый вместительный коч. Его потеря была бы весьма ощутимой… И главное, делать-то ничего не надо — плеснуть на корму коча нерпичий жир да поднести головешку. Враз запылает! А потом и искать никого не будут — ясно, от костра загорелось.
Возбужденный от новой идеи, не менее чем от Евдокси, Матоня осторожно перебрался через спящую в обнимку парочку. Скрипнул люк.
Проснувшаяся вдовица приоткрыла правый глаз. Голова трещала — что значит перевар! — хотелось еще. И выпить, и секса. Выпить, по здравому размышлению, хотелось больше. Потому и не стала Евдокся будить красивого молодого парня с красным лицом, а, быстро одевшись, последовала за бородатым. Ну куда он ночью поперся? Либо помочиться, либо — ясно куда—к мужикам за переваром. Да вон он, у кострища уже. Крикнуть, чтоб подождал? Пес с ним, и так нагнать можно. Любвеобильная вдовица ускорила шаг.
Дул восточный ветер, пронизывающий, противный и злой. Валил мокрый снег пополам с дождем. Сквозь разрывы туч иногда светил-серебрился месяц. Эх, не погас бы костер раньше времени. Нет, вон угли-то тлеют еще. Рядом с костром чернела широкая корма «Николая Угодника».
Пошатываясь от выпитого, Матоня плеснул на мокрые доски нерпичий жир, поднес головешку… Миг — и дерево вспыхнуло, объятое пламенем.
— Ты что же это творишь-то, аспид? — услышал вдруг он у себя за спиной пьяный женский голос.