И все же я успел. Метнул в него нож левой рукой и схватил этой же рукой летящий на меня двузубец. Я хорошо умею ловить предметы на лету. Потому что я - жонглер.
Лучше бы я этого не делал. Лучше бы я уклонился, пусть даже свалился бы при этом на пол. Я вполне успел бы это сделать. Мои хватательные рефлексы профессионального жонглера подвели меня. Я привык ловить все, что мне кидают. И на этот раз я поймал вилы из раскаленного железа.
Я завопил так, что сам чуть не оглох. Я выронил вилку прямо на сутану монаху, и она задымилась. К тому же во время броска я резко дернулся и чиркнул монаху ножом по горлу. Не думаю, что я перерезал его, потому что люди с перерезанным горлом так не визжат. Они булькают. Но из царапины на шее толстяка текла кровь, от сутаны его валил дым, и он был уверен, что его подожгли и обезглавили одновременно. Он верещал и взывал к Божьей Матери голосом тоньше, чем у кастрата.
Главный инквизитор, сидевший ближе всех к двери, воспользовался суматохой. Он свалился со стула на четвереньки и помчался к выходу с похвальной для любого четвероногого скоростью. Наверное, мне не нужно было трогать его, но я уже плохо соображал. Я метнул в него нож - тот, что еще находился у меня в правой руке, обагренный кровью толстяка. Нож воткнулся в ягодицу инквизитора. Инквизитор взвыл и все же нашел в себе силы для последнего прыжка и исчез за дверью.
Так, один сбежал. Этого еще только не хватало.
Я попытался охладить свою голову, хотя левая рука болела так, что лишала меня разума. Так. Так-так-так… Растак, разэдак.
Я обвел глазами комнату. Толстяк перестал визжать, опустил голову и осторожно ощупывал свою шею - очевидно, проверяя, нельзя ли вложить в рану персты, как это делали в отношении Христа. Я думаю, что он чувствовал себя великомучеником и прикидывал грядущее свое место в сонме католических святых. А палач, в которого я метнул нож, лежал на полу недвижно. Нож торчал из его груди, выше сердца, вонзившись по самую рукоятку. Он, очевидно, был мертв. Мне вовсе не хотелось бы, чтобы он умер и оставил смертью своей несмываемый грех на моей душе. Но для меня все же лучше было бы, если бы он умер. Потому что у меня и без него было много противников.
Второй палач стоял без движения. В руках он все еще держал кувшин.
– Ты не собираешься на меня нападать? - спросил я его. - Предупреди меня сразу, и я убью тебя без лишних мучений.
– Нет, сеньор… Прошу вас…
– Возьми веревку. Иди сюда.
Он взял моток веревки и пошел к столу. Я осторожно отступал спиной к стене, соблюдая между нами дистанцию метра в три. Я помнил о том, о чем предупредил меня стражник - среди этих палачей есть один, который мог стать мне серьезным соперником. С меня хватало и обожженной руки. Я не собирался распрощаться еще и с жизнью.