Вслед за тем не без труда он ввел в обиход простейшие водяные часы. До этого в пасмурные и туманные дни наступление утра определялось совершенно произвольно, чаще всего по тому, когда проголодавшиеся собаки, которых выгоняли на ночь из жилья, принимались просительно повизгивать у порога. Теперь появился более точный указатель времени. Водяные часы представляли из себя размеченный внутри сосуд в виде воронки достаточной емкости, «суточного завода». Перезвон мерно падающих капель наполнил жилища «детей солнца».
С полным правом Ветлугин мог сказать о себе, что не только ускорил течение времени в котловине, но и регламентировал его.
За эти годы у Петра Ариановича сменились последовательно три прозвища. Вначале его звали просто Чужеземцем. После поединка с Ныртой он превратился в Скользящего по снегу. А года через три за ним упрочилось имя Тынкага, что в переводе значит Силач, Сильный человек…
«Первобытная мина» круто повернула также и личную жизнь Петра Ариановича.
Конечно, если бы он по-прежнему надеялся на бегство, то ни за что бы не позволил себе связать свою судьбу с судьбой полюбившей его «дочери солнца».
Но от надежды на побег пришлось отказаться. Петру Ариановичу оставалось лишь посылать вести в далекий мир за перевалами Бырранги и ждать помощи извне. А это могло продлиться много лет.
В письме Петра Ариановича мельком упоминается женское имя. Еще до ссылки он любил одну девушку.
Медленно оправляясь после ранения, Петр Арианович понял, что надо расстаться и с этой надеждой. Когда он сумеет вырваться из заточения? Через пятнадцать, двадцать, тридцать лет? Да и вернется ли вообще? Имеет ли право заставлять любимую девушку ждать, томиться, страдать?..
Нет, она недоступна для него. Она недоступна, недосягаема для него, как тот вон снежный пик, на котором лежит сейчас красноватый отблеск заходящего солнца.
О многом передумал Петр Арианович во время своего выздоровления, сидя по вечерам у порога на заботливо подостланных Сойтынэ оленьих шкурах.
Сойтынэ не мешала ему думать. Она двигалась внутри пещеры, проворная, ловкая и бесшумная. Она никому не позволяла ухаживать за Петром Ариановичем, прогоняла даже Нырту, когда тот на правах друга предлагал свою помощь.
А потом Петр Арианович начал заново учиться ходить. Странно было, наверное, наблюдать со стороны, как бредет по тропинке коренастый бородатый человек, волоча больную ногу и опираясь на плечо невысокой, но крепкой девушки в белой праздничной одежде.
— Сильнее опирайся, сильнее. Мне совсем не тяжело, — то и дело повторяла она, встряхивая косичками и поднимая к нему раскрасневшееся озабоченное лицо с милыми, чуть раскосыми глазами. И он ласково кивал в ответ.