— Ты пьешь, а мне не наливаешь, — сказала Кайса.
— Тебе, дорогая, хватит! — И, помолчав, добавил: — Этот, с моноклем, и сейчас бы меня повесил! Смотри, как они нас ненавидят.
— Да, Юсси, они нас ненавидят. А отчего? Потому что мы не хотим больше воевать. А я хочу тебе нравиться. Я никогда еще не хотела так нравиться тебе, как хочу сейчас… Пусть только попробуют вешать!
— Если начнется драка, — дружески посоветовал полковник, — ты пробирайся к выходу. Пуукко где?
— Не беспокойся, я никуда не уйду от тебя, а пуукко лежит в сумочке. Обожди, этот слепой что-то говорит! Фон Эйрих действительно говорил:
— Как? Чтобы Финляндия вышла из войны и подарила русским все свои завоевания? Чтобы маршал Маннергейм сдался на милость победителя? Да никогда!.. Он солдат, и фюрер недаром подарил ему бронированный «мерседес» — это подарок солдата солдату. Мы, господа, можем быть спокойны, пока у власти стоит человек нашего духа. Вспомните, наконец, что говорил о Маннергейме Геббельс в своей речи по радио в первый же день войны!..
— Он дурак, — сказала Кайса.
— Угу, — промычал Пеккала, разрывая зубами мясо.
К ним подошел фон Герделер:
— Вы приехали на совещание, господин полковник? Я от души приветствую вас в этой северной цитадели и буду счастлив быть к вашим услугам. Должен сказать, что вы, госпожа Суттинен-Хууванха, выглядите превосходно. Это платье более вам к лицу, нежели передник «Лотта Свярд».
Он пригляделся к финке внимательнее и заметил в ней большую перемену. Кайса действительно похорошела, ее лицо округлилось, и худоба фигуры как-то терялась в складках черного траурного платья.
«Хм, недурна, совсем недурна», — подумал инструктор, но в этот момент Юсси Пеккала выплюнул на тарелку кость и сказал:
— Послушайте, оберст, вы не получили ответа на то подлое письмо, которое послали в «Палацци мармори» на Кайвопуйсто в Хельсинки?
— Не понимаю вас…
— Да бросьте вы, оберст! Вы все понимаете. Мы столкнулись лбами, но мой лоб оказался крепче вашего… «Что сказать ему?»
— А вот я получил ответ, — засмеялся полковник.
— Я…. — начал было фон Герделер, но слова застряли у него в глотке, и, круто повернувшись, он пошел к своему столику, тяжело раздумывая: «И с этим человеком мне суждено еще встретиться на совещании… Но погоди…»
— Он писал в «Палацци мармори»? — спросила Кайса.
— Что?.. Пойдем-ка спать, дорогая.
— Пойдем.
В тесном мансардном номере, стягивая через голову куртку, полковник сказал:
— Понимаешь, Кайса, он хотел подвести меня под пулю. Но его донос пришел по назначению, когда русские уже вломились в Виипури, и наши генералы впервые почесались: а вдруг придется с немцами рвать?.. Ты ложись к стенке… Да, и эта сволочь еще говорит тебе любезности.