— Один лишь он? — удивился Прохор Николаевич.
— Да, один только Эльмар Пилл. Причем тело его мы и нашли потом на этой же субмарине. Он спал на диване в кают-компании…
Под звездами
Вчера на рассвете прилетел самолет и сбросил в окрестностях замка пристегнутые к парашютам тюки с теплой одеждой, одеялами, палатками и оружием; отдельно была сброшена удобная походная рация и длинная косица вымпела.
Этот вымпел отнесло далеко в сопки, и его долго не могли отыскать. Никонов понимал, что прилет самолета означает начало той заветной связи с Большой землей, о какой он мечтал уже давно, и нервничал:
— Во что бы то ни стало найдите вымпел! В нем наверняка есть какие-то инструкции, может быть, даже письма от Мацуты и Белчо, — говорил он и думал: «А может, и от жены…»
Вымпел только к вечеру принес усталый лапландец Хатанзей, передал Никонову провощенный пакет, а шерстяной косицей яркого цвета повязал себе шею. Никонов долго изучал присланные ему инструкции, но содержанием их делиться ни с кем не стал, — как-то вдруг замкнулся, ушел к себе наверх и, завернувшись в новое одеяло, молча пролежал до следующего утра.
Утром товарищ Улава принесла ему кружку черного кофе, села рядом.
— Вот не ушла, — сурово сказал ей Никонов, — а, видишь, они благополучно добрались до своих.
— Страшно было, — чистосердечно призналась женщина.
— А здесь?
— Привыкла.
Кладя в кружку трофейный синеватый сахар с примесью ментола, Никонов недовольно сказал:
— Спать не даете… Всю ночь за стенкой шебаршили.
— А мы думали, что и вы придете… Нам Осквик медведя изображал, а потом на ремнях боролись…
— Дельвик проснулся?
— Спит еще.
— Разбуди. Он уходит от нас сегодня. И, кажется, надолго, — Никонов протяжно вздохнул.
— А вам жаль?
— Чего?
— Ну вот, что уходит он.
Никонов долго мочил в кружке сухарь, ответил не сразу:
— Иржи Белчо ушел, теперь вот… Конечно, жаль, но… сама понимаешь: приказ комитета Сопротивления, он сейчас нужен в Осло… Забери! — он сердито сунул ей в руки пустую кружку, велел идти будить Дельвика.
Вместе с Дельвиком они пошли к реке умываться. На травах лежал серебристый налет изморози, косо проглянувшее солнце придавало граниту какой-то кровавый оттенок.
— Я вернусь, наверное, через месяц, — сообщил норвежец. — Дядюшка Август изредка будет приходить в отряд, но пастора советую вам до времени оставить.
— Я знаю, — отозвался Никонов. — Сейчас, после ареста, — его легко подвести…
Ограждавшие речную долину, дымчато синели причудливые скалы, красные гроздья рябины вспыхивали под солнцем. Вокруг было печально и тихо — журчание реки мелодично вплеталось в тишину, но не могло нарушить и разбудить ее величавого покоя…